– И ты об этом спрашиваешь? – Ни капли стыда не было в ее словах, в ее глазах и движениях. – Я продаю свое тело.
Это прозвучало так же естественно, как если бы она сказала: я продаю фрукты, или цветы, или красивые дорогие платья. Боб Баррайс вновь удивился сам себе. О проституток он раньше всегда вытирал ноги. Они были для него чем-то вроде половика: если была нужда, он вытирался и шел дальше, оставляя грязь за собой. И вот Клодетт, женщина легкого поведения с восточным шармом, говорила ему об этом, а он внимал ее словам в неведомом экстазе.
– Хочешь остаться у меня? – спросил он.
– Я думала, это само собой разумеется, Боб.
– Не только на эту ночь. Навсегда.
– Навсегда? Что значит навсегда? У мужчин это время, которое им нужно, чтобы насытиться вдосталь. Я знаю.
– Где ты живешь?
– Ты хочешь прийти ко мне? – Она в недоумении посмотрела на него. – Разве у тебя нет красивого номера в отеле? У меня затхлый, спертый воздух, пахнет жареной рыбой и картошкой во фритюре из старого масла. Если выглянуть из окна, внизу вонючий двор, заставленный ящиками из-под овощей, в которых гниют непроданные капуста и салат. Ты знаешь Рю де Маркони?
– Нет.
– А мадам Буснар?
– Нет.
– У нее семь кошек, которые сидят на гниющих ящиках и воют. Хоть ты закрой окна, хоть даже заклей их – кошек слышно всегда, и вонь проникает сквозь стены. Ты там хочешь любить меня? Ты что, извращенец?
– Пойдем ко мне, Клодетт. – Боб Баррайс положил руку на ее узкое плечо. – У меня квартира в доме Фиори.
– Так шикарно?
– На самом верху, с чудным видом на море и прямо на небо.
– И при этом ты толкуешь о «навсегда»?
– Да. Ты не поймешь этого…
– Конечно, нет. Я всего лишь бедная проститутка. То есть я могла бы быть богатой, если бы верила в обещания мужчин. Но я никогда не была так глупа. Только с тобой… – Она помедлила, посмотрела на него своими миндалевидными, раскосыми глазами и убрала со лба длинную прядь черных волос. Этот взгляд окончательно вытеснил образ Марион из сердца Боба. В последний раз он всплыл ненадолго в памяти, потом воспоминание полностью затмилось, а настоящее и будущее засверкали в сто жарких, ослепительных солнц. – Только с тобой я впервые не совсем уверена… – произнесла она тихо. – Но что говорить, «навсегда» не существует! Я проститутка!
– Ты волшебное создание, Клодетт, – сказал Боб Баррайс. – С тобой жизнь могла бы стать не такой тошнотворной.
– Пока ты не начнешь блевать мною…
– Значит, и со мной тогда все будет кончено. – Он прижал ее к себе, это было слегка пошло и сентиментально – любовные завывания с похмелья, но он был абсолютно искренен в этот момент и мог бы поклясться в этом.
– Хочешь, вместе умрем?
– Умрем? Ты болен? Неизлечимо?
– О Боже, нет, я абсолютно здоров. Я хочу дожить до ста лет. Хотя бы для того, чтобы еще семьдесят четыре года обременять состояние Баррайсов. Одна эта мысль не даст мне стариться. А ты должна быть со мной…
– Семьдесят четыре года?
– Да.
– Ну и чудак ты, мой дорогой! Через десять лет я буду выглядеть как гномик из теста! Поверь мне. Но эти десять лет я буду жить с шумом и треском, с музыкой! Так что рассчитывай только на десять лет, сокровище. – Она пожала плечами: – А может, это будут только десять дней. Я дорогая.
– Если бы это было так, у тебя уже была бы вилла на острове Жуан-ле-Пин.
– Мне все деньги нужны для другого.
Она сказала это между делом, и Боб не придал этому значения. Он подумал о платьях, украшениях, дорогих ресторанах, балах, прогулках по морю, поездках в места, где дышать воздухом – уже роскошь.
– У меня достаточно денег, – сказал он. – Если их не хватит, я начну торги с дядей Теодором. Чтобы одному править во Вреденхаузене, он бы и черту хвост позолотил.
– Я не знаю ни дядю Теодора, ни этот твой Вреденхаузен. – Клодетт взяла его под руку. Теплый ветер с моря гулял по парку «Англетера», донося дыхание Африки, вздох Сахары. – Я хочу видеть твою квартиру под небом, Боб.
Он кивнул, его распирало от неописуемого ощущения счастья, способного изменить мир, и он увлек ее за собой к своей машине, оставленной на улице Круазет.
С танцевальной площадки отеля «Англетер» Чокки и его друзья наблюдали за блаженным уходом Боба Баррайса. Они подняли бокалы и чокнулись, как будто заключили выгодную сделку.
