В пятницу Боб Баррайс в последний раз появился в Банкирском доме Кайтель и K°. Но он не исчез в архиве, а отправился к своим шефам. После вежливого поклона, на который банкиры едва ответили, он положил бумажку на широкий стол красного дерева. Кайтель сразу увидел, что это медицинский бланк.
– Медицинское заключение? – спросил Клотц, еще прежде, чем Кайтелю удалось справиться со своим удивлением. – Вы чувствуете себя больным, господин Баррайс?
– Я
– Температура?
– Совсем необязательно иметь температуру, чтобы быть больным. – Боб Баррайс, как бы сожалея, пожал плечами: ничем, мол, не могу вам помочь, господа, – ни температурой, ни насморком, ни набухшими миндалинами. Не могу на вас даже покашлять. – Если кто-то сломает ногу, у него тоже нет температуры.
– Вы сломали ногу? – спросил Кайтель и перегнулся через стол, чтобы получше рассмотреть ноги Боба. Тем временем банкир Клотц взял со стола медицинское свидетельство и прочел его. Уже фамилия врача отметала все сомнения.
Профессор доктор Шнэтц. Если Шнэтц подписывал заключение, больной был действительно болен. Кроме того, Шнэтц был домашним врачом семейства Чокки. Владел ли он в действительности акциями сталелитейных заводов, об этом знали только его консультант по налоговым делам и финансовое управление.
– Весьма прискорбно, – сказал Клотц, прежде чем Кайтель успел удивиться, что сломанная нога не в гипсе. – Четыре недели щадящего режима… конечно, они необходимы, как это предписывает профессор Шнэтц. Давно вы заметили эту болезнь?
– С момента аварии, – жестко ответил Боб. – Я очень сожалею, работа в вашем банке была для меня большой радостью. Но господин профессор Шнэтц считает…
– Диагноз господина профессора ясен. Желаю вам скорейшего выздоровления. – Банкир Клотц передал медицинское заключение Кайтелю, который вынул из нагрудного кармана свои очки и держал их сложенными перед глазами. – Поедете в санаторий?
– Да. В Южную Италию.
– Превосходно. В это время года еще вполне приемлемо. – Банкир Кайтель протянул Бобу Баррайсу руку: – Наилучшие пожелания скорейшего выздоровления. Само собой разумеется, мы сохраним за вами ваше рабочее место.
Через десять минут Боб Баррайс был снова на улице. Там его ожидал Чокки в серебристой спортивной машине.
– Все в порядке? – спросил он через опущенное стекло.
– Да! Они проглотили.
– Логично! Еще бы, заключение Шнэтца! Садись! Куда теперь?
– В какую-нибудь пивнушку выпить пива. – Боб Баррайс опустился рядом с Чокки на глубокое кожаное сиденье и вытянул ноги. В этих современных плоских гоночных машинах не столько сидишь, сколько лежишь. – Потом заберем мои вещи у вдовы Чирновской. В качестве компенсации заплачу ей за полгода вперед…
В понедельник вечером Теодор Хаферкамп позвонил в банк и узнал, что его племянник болен. Когда же Клотц завел речь о четырех неделях щадящего режима, для дяди Тео все окончательно прояснилось.
– Будьте добры, зачитайте мне медицинское заключение, – попросил он и откинулся в своем рабочем кресле. Банкир Кайтель приступил к чтению.
– Заключение выдано господином профессором доктором Шнэтцем и гласит: «Господин Роберт Баррайс страдает перевозбудимостью, развившейся как следствие нервного истощения на фоне врожденной нервозности. Рекомендую четыре недели щадящего режима». Вот и весь текст.
Когда Кайтель закончил чтение, Тео Хаферкамп громко расхохотался, потом, однако, стал очень серьезен и ударил кулаком по столу. Кайтель и Клотц отчетливо услышали по телефону звук удара.
– Кто этот профессор Шнэтц? – спросил Хаферкамп.
– Медицинское светило, господин Хаферкамп. – У банкира Клотца, который сам был пациентом Шнэтца, даже покраснели мочки ушей, когда он снова услышал смех Хаферкампа. – Профессор Шнэтц пользуется мировой славой, и его заключение не вызывает никаких сомнений. Если профессор Шнэтц находит у вашего племянника эту болезнь, то…
– Где сейчас Боб? – прервал Хаферкамп дифирамбы Шнэтцу.
– Сфера наших интересов ограничивается дверями банка, – сухо произнес Кайтель.
– К Бобу приходил посетитель в банк?
– Да, господин Чокки-младший.
– Со сталелитейных заводов?
– Совершенно справедливо.
– Благодарю вас, господа!
Теодор Хаферкамп был не из тех, кто долго занимается самоанализом, он был человеком действия, чем и заслужил и добрую и дурную славу. Когда два года назад забастовали его рабочие, Хаферкамп взял транспарант и один беспрепятственно прошел по фабричным дворам и цехам. На транспаранте было написано: «В 1946 г. – нас демонтировали, в 1948 г. – мы из своего кармана купили новые станки, 521 семья была тогда спасена от голода. Сегодня их несколько тысяч! А теперь идите и все разрушьте!»
Забастовка длилась два часа – ровно столько, сколько понадобилось Хаферкампу, чтобы со своим транспарантом обойти всю фабрику!
