буду я у такой чуждой элементки ночевать! Звоните Арию Давыдовичу, пусть направит меня по другому адресу…
Хозяйка закрылась в своей богато обставленной комнате, слышу, верещит по телефону:
– Арий Давыдович, вы мне сегодня прислали очень неуживчивого клиента. Завел ссору и не желает у меня ночевать, требует, чтобы его отвели в другое место. Пожалуйста…
Прошло несколько минут, приходит какой-то посланник от Ария Давыдовича и вежливо предлагает мне поехать с ним в Замоскворечье на ночлег к одной нуждающейся, так он и сказал, писательнице. Я согласился, быстро оделся, взял у хозяйки выброшенную на стол десятку. Хозяйка успела мне вслед сказать ласковые слова:
– Никогда я ваших книг не видела, не читала, и не знаю, кто вы, но знаю, что вы сегодня у меня из бюджета вырвали десять рублей. Этого я не забуду, каприз с вашей стороны не благородный…
Уходя, я простился с домработницей и пожелал ей счастливо вернуться в деревню.
Провожатый доставил меня на ночлег к пожилых лет писательнице.
Ее уже нет в живых, и поминать по имени нет надобности.
Писательница вскипятила воду на примусе, заварила чай, за чаем завела беседу о нравах писателей, кого-то хваля, кого-то понося. Затем стала читать собственные стихи, после стихов – рассказ о том, как батрачка вышла из-под власти кулака и стала депутаткой райсовета.
Я молча слушал и не мог ни хвалить, ни хаять.
Писательница тяжело вздохнула и сказала:
– Печатаюсь очень редко. Приходится по милости Ария Давыдовича пускать ночлежников для прожиточного минимума. Кстати, с вас десять рублей, такая такса.
– Извините, вот вам десятка. У нас на Вологодчине раньше на постоялых дворах ночлежники рассчитывались после ночлега.
Она взяла деньги и сказала:
– Вижу, мои произведения вас не затронули. А вот теперь я вас удивлю необычайно. Хотите?
Десятку спрятала в комод, с комода достала папку и раскрыла на столе отпечатанную на машинке рукопись, испещренную на полях пометками.
– Это моя повесть. Читал сам Горький. Здесь сто сорок восемь его пометок. Снова работала, но повесть пока нигде не могу пристроить… Носила в одно место этот черновик с горьковскими пометками, дают за него триста рублей. Дешево! Это же Горький! А не хотите ли дать все пятьсот… Попридержала. Знаю, дадут, да и прибавят. Это же Горький!
– Это же спекуляция именем великого писателя! – не выдержал я. – Вы, пожилая женщина, постыдились бы торговать горьковской, оказанной вам помощью. Вот вам и нравы, а вы тоже не правы. До свидания. Пусть останутся вам мои десять рублей, а ночевать я у вас не стану. Можете считать капризом с моей стороны, но не могу…
Кое-как я провел ту ночь на Северном вокзале.
Наутро пришел на пленум Союза писателей с заспанными глазами и больной головой…
67. ДОМ ЗИНГЕРА
В ЛЕНИНГРАДЕ, на Невском проспекте, напротив Казанского собора, находится широко известный Дом книги. Этот дом до революции принадлежал миллионеру Зингеру и компании, сбывавшим в России швейные машины. Свыше тысячи агентств в нашей стране служили капиталисту, а некоторые из них тайно совмещали и службу иноземной разведки. Почти каждый раз, проходя мимо этого весьма заметного дома, занятого книжной торговлей и всевозможными издательствами, я вспоминаю случай из моей школьной жизни. Отчасти этот случай мною использован в книге «К северу от Вологды», но там я приписал факты другому персонажу книги. Такое у авторов бывает и не возбраняется…
А было так:
Зимой, в году четырнадцатом, в азартной игре «в перышки» навыигрывал я у ребятишек небольшой капитал – пятнадцать копеек и предусмотрительно на эти деньги купил пять трехкопеечных открыток. И, по рекламе сытинского Всеобщего календаря, стал выписывать бесплатные прейскуранты на различные товары. Зачем мне понадобились прейскуранты и что тогда у меня было в голове, сейчас затрудняюсь ответить. Наверно, затем, что они – бесплатные. Не думал же я тогда о такой форме связи деревни с городом.
Послал открытку в Ижевск на оружейный завод Петрова, требуя прейскурант ружей и револьверов. Другая открытка полетела в Москву поставщику часов Павлу Буре. Третья, как сейчас помню, в Питер на Садовую улицу неким Винокурову и Синицкому с просьбой выслать срочно прейскурант всех музыкальных инструментов – от балалайки до фисгармонии включительно. Четвертую тоже в Питер, компании Зингер, а пятую предусмотрительно оставил про запас, на случай напоминания.
Не посетую, аккуратны были рекламные конторы этих фирм. Недели через две я располагал полными сведениями о ценах на ружья, на часы, на гармонии и мандолины, а главное, все товары, от которых глаза разбегались, были изображены на отличной меловой бумаге и всего за трехкопеечную открытку. А на разноцветных пакетах закончилось отпечатанным на машинке: «Вологодская губерния, Устьянская волость, дер. Поповская, господину Коничеву Константину Ивановичу».
Реклама создала мне «рекламу». Приходили ребятишки и завидовали: в Москве и в Питере именуют меня господином. Только не иначе, как на почве скрытой зависти, мой дружок Колька здраво рассудил: «А не хошь, тебя за обман купечества в острог посадят?» – «Чепуха! – возразил я. – Выписывай, кто желает…»
Задержался прейскурант от Зингера. Не надо и этому давать спуска. Шлю запасную открытку и – никакого ответа.
Ребятня посмеивается: «Понял Зингер, что не богатый человек ему писульки пишет…»
От Винокурова и Синицкого пришло мне персональное письмо в дополнение к прейскуранту. В письме
