предложение, если я возьму оптом музыкальных инструментов на тысячу рублей, то, невзирая на повышение цен в связи с военным временем, я могу рассчитывать на десятипроцентную скидку. Разумеется, о своих возможностях я умолчал.
И вдруг совсем нежданно и негаданно к избе моего опекуна подъезжает на санях-розвальнях агент компании Зингер, юркий, средних лет мужчина, скидывает с себя в сенях тулуп и заносит в избу одну за другой две швейных машины.
Мой опекун Михайло удивлен. Я в предчувствии чего-то недоброго забираюсь на печь, забиваюсь в угол за кожух и, прислушиваясь, жду, что будет…
– Вот, господин Коничев, – обращается агент к моему опекуну, – выбирайте любую в рассрочку. Строчат и по материи, и по коже…
– У меня нет средств на такое обзаведение, – говорит Михайло, – вы уж кому-нибудь другому показывайте ваш дорогой товар…
– Позвольте, а вы же дважды обращались к нашей фирме за прейскурантом. Мы народ практичный, вместо каталога – вам сразу две машины!
– Костюха! – кричит уже не своим голосом опекун. – Это ты выписывал?..
– Я машин не выписывал, – робко отзываюсь с печи, – я только прейскуранты на ружья и фисгармонии…
– Ах, мерзавец, ты еще хочешь, чтобы к нам в избу и фисгармонию притащили? А ну, слазь! Задам тебе музыку. – И берет опекун в руки сапожный шпандырь. Я еще не успел слезть с печи, как на приступке Михаиле начал меня во всю силу лупцевать:
– Вот тебе за ручную машину, вот тебе за ножную, вот тебе фисгармония!!!
Я начал было издавать какие-то возгласы себе в оправдание. Спасибо, на мое счастье, агент заступился за меня, избавил от цепких рук опекуна и уговорил его взять ножную машину в рассрочку на несколько лет с выплатой по одному рублю в месяц. Дело кончилось миром, задатком и чаепитием, еще заслуженной похвалой за мою любознательность.
Надо сказать правду: опекун не жалел меня ни на каком деле. Но бил не часто. Раз за то, что я усталый не мог при темном вечернем свете читать вслух для него «Антона Горемыку» Григоровича. Еще за то, что однажды принес из лавки семь фунтов постного масла в бутыли из-под керосина. И вот третий раз за прейскуранты…
Как не вспомнить, проходя мимо бывшего дома Зингера, о моей давней связи с крупной буржуазией!..
Ныне я захожу в Дом книги, в издательства и прошу втиснуть в издательский план с великим трудом доставшуюся мне рукопись.
Меняются времена и отношения.
68. ДОБРАЯ ПАМЯТЬ
НЕКОТОРОЕ время я был в Архангельске заседателем в народном суде.
Хаживал туда и просиживал в судебных заседаниях целыми неделями. Разбирали нудные семейно- бытовые дела о разводах, алиментах, о драках и мелких кражах в кухонных масштабах.
Однажды после разбора десятка алиментных дел я возвращался на трамвае домой усталый и скучный, преисполненный раздумьями о делах бренных, житейских. И мне казалось, что многие, если не все дела, которые рассматривали мы в судебном заседании, можно было бы решить проще, без судебной огласки, мирным путем.
Во время моих раздумий, я приметил, что женщина лет под сорок, ехавшая с двумя взрослыми детьми, не сводит с меня глаз. Я тоже внимательно взглянул на нее, но так и не признал, не вспомнил…
В трамвае было свободно. Женщина подошла ко мне, спросила:
– Вы, наверно, Коничев? Я не обозналась?
– Нет, не обознались.
– Ребята, идите сюда! – повелела она своим детям.
Два парня лет по пятнадцать – семнадцать подошли ко мне.
– Вот, ребята, окажите этому человеку спасибо. Если бы не он, вас на свете не было бы… – Ребята поклонились и сказали:
– Благодарим за себя и за маму.
– Ничего не понимаю, – с удивлением ответил я, не зная, что сие значит, – скажите, гражданка, в чем дело?
– А вы Женю Нестерову помните? – на вопрос вопросом ответила женщина, улыбаясь.
– Вроде бы припоминаю, а вроде бы и не совсем помню…
– Не диво и забыть. Вы меня с тех пор и не видали, как из полыньи вытащили. Я тогда утонула бы, если бы вы меня не спасли. Всю жизнь я об этом помню и не раз мужу и детям рассказывала.
И хотя об этом случае я позабыл, однако не составило труда вспомнить…
В 1924 году, кажется в декабре, мы, молодежь, поздно вечером возвращались с комсомольского губернского съезда на ночлег в Дом крестьянина.
Веселые, жизнерадостные, по-боевому настроенные, переходили по занесенному снегом льду реку Вологду. Слева при свете луны Жене Нестеровой показался чистый, не занесенный снегом лед. Она разбежалась с намерением прокатиться. Луна обманула. Оказалось – не лед, а полынья на глубоком месте реки. Женя вскрикнула и как-то сумела вынырнуть, ухватилась за кромку льда. Лед под ее руками ломался. Подойти близко и подать ей руку помощи – нельзя. Я даже оттолкнул в сторону одну девушку, которая могла
