– Подумаем, Георгий Петрович…
Сытин и Сазонов не стали ждать в Петрозаводске обратного пароходного рейса на Петербург, а не спеша, чтобы разнообразить поездку, на ямских-перекладных по Шелтозерскому тракту поехали в село Вознесение, а оттуда по быстрому течению Свири спустились на карбасе до прибрежного монастыря Александра Свирского. Отстояли заутреню и обедню и с первым попутным пароходом отправились в Петербург.
Солнечная погода, накануне «бабьего лета», благоприятствовала путникам. Они сидели на палубе. Перед ними расстилалось притихшее, бескрайнее Ладожское озеро. Не часто за последнее время виделись Сытин и Сазонов, потому разговоры их были бесконечны.
– А ведь Амфитеатров-то нам с вами обоим насолил, – Заговорил однажды, как бы между прочим, Сазонов. – У меня из-за его фельетона «Семейство Обмановых» газету прихлопнули. А читал я в «Книжных известиях» у Вольфа, что он и вам, Иван Дмитриевич, слегка настроение испортил. Верно, что вы из-за него под судом были?
– Совершенно верно, – усмехаясь, живо ответил Сытин. – Сколько раз я был по книжным делам под судом, помню, но сколько пустил денег на адвокатов, да на взятки крючкам и вымогателям, о том перед богом отвечу. Впрочем, я на Амфитеатрова не в обиде. Суть дела вот в чем: выпустил я его книгу «Фантастические правды»; конечно, книгу я эту не читал ни до печатания, ни после. Суд был при закрытых дверях. Обвиняли меня в том, что я, издатель, сообщил читателям о том; как казаки расправлялись с народом в Прибалтийском крае. Суд меня оправдал, ибо казаки действительно творили кровавый произвол, но в книге такое рассказывать не полагается… В общем, меня оправдали.
– И штрафа не было?
– Я говорю, полностью оправдали…
К вечеру пароход из Ладожского озера вошел в Неву. Скоро показались огни Петербурга.
Из Петербурга, не сказав об этом Сазонову, Иван Дмитриевич, оставив свой дорожный саквояж в «Знаменской» гостинице, в тот же день нанял извозчика и поехал на писчебумажную фабрику наследников Печаткина.
Директором этой фабрики был старый друг Сытина Петр Михайлович Горбунов. Фабрика поставляла на большие суммы за наличные и в кредит бумагу товариществу Сытина. Поэтому Ивану Дмитриевичу по деловым, коммерческим соображениям приходилось здесь нередко бывать. На этот раз его интересовало не только приобретение бумаги высокого качества на юбилейное издание книг к трехсотлетию дома Романовых, но прежде всего ему хотелось знать и о годовой прибыли, которую дает она наследникам Печаткина.
При встрече с Петром Михайловичем Горбуновым Сытин схитрил, конечно, разговор начал не прямо, а обходом:
– Я к вам на фабрику, Петр Михайлович, заглянул вроде бы без надобности. Поизносился я, поистерся на своем деле, взял себе отпуск и поехал проветриться, отдохнуть. Вот и к вам, простите, закатился как бы на экскурсию, да попутно и насчет бумажки узнать. Сами понимаете: юбилей на носу… Побывал у себя, в Костромской, на родине. Съездили с приятелем Сазоновым на Кивач, к преподобному Александру Свирскому привернули. Думаю, дай, навещу печаткинскую…
– Доброе дело, Иван Дмитриевич, рад такому гостю, – сказал Горбунов, – поживите, отдохните у нас сколько угодно. Я вам для жития предоставлю место в павильоне, который Печатанным когда-то был устроен к приезду Александра Третьего…
– Ну, куда мне в такой павильон лезть? У меня ночлег в Питере есть, в «Знаменской».
– Жаль, жаль, а вы не спешите, иначе какой же это отпуск? Что-то хитрите вы, Иван Дмитриевич, по глазам вашим вижу!.. Насчет бумаги не извольте беспокоиться: изготовлена вам и отгружена в Москву, бумага – высший сорт…
– Очень благодарствую, Петр Михайлович, ей-богу, мне хочется посмотреть на фабрику, на окрестности, на речку Дудергофку…
– Не купить ли затеваете у наследников Печаткина?
– Что вы, помилуй бог, разве Печаткин продаст свою фабрику?
– Разумеется, не продается. Такая фабрика – клад! Историческая фабрика. И очень выгодная… Печаткины ее никогда не продадут. Наоборот: расширять собираемся. Что ж, Иван Дмитриевич, пойдем ко мне на обед. С сытым Сытиным легче беседовать.
После обеда у Горбунова Сытин пожелал осмотреть фабрику. Сопровождать его по фабрике и поселку Петр Михайлович послал своего сына, студента-первокурсника, проводившего летние каникулы на фабрике.
Парень оказался очень толковым. Он знал не только с чего начинается и чем кончается весь процесс производства бумаги, но и всю двухсотлетнюю историю предприятия.
– Красносельская печаткинская фабрика, – рассказывал Сытину студент Горбунов, – началась еще при Петре Первом. Ей двести лет. Когда в 1903 году вышла книга к двухсотлетию Петербурга, там в прилагаемой рекламе об этом было сказано. Вы не читали?
– Господи, когда же я стал бы работать, если все книги читать? Как вас звать-то?
– Николай…
– Один у отца?
– Нет, еще есть младше меня брат, Саша… Вам интересно знать историю фабрики?
– Расскажите…
– При Петре Первом здесь голландец Делер основал полотняную фабрику; при Екатерине Второй она была продана англичанину Ричарду Козенсу, который и перестроил ее в писчебумажную. А через двадцать лет, при той же Екатерине, фабрику купил князь Потемкин-Таврический; затем фабрика оказалась во владении богатой генеральши Хлебниковой, потом статской советницы Полторацкой, а у нее фабрику арендовал один из ораниенбаумских купцов – Печаткин… Вот и вся история. При Екатерине здесь изготовлялась бумага даже для ассигнаций. Раньше делали бумагу из тряпок, а теперь научились делать из дров и соломы… Такого сырья сколько угодно…
