– Давай-ка проверим пробки, панель в кладовке, которая у тебя позади спальни.
– Давай.
Она пошла вслед за ним в свою комнату и с удивлением смотрела, как он отодвигает от стены небольшой секретер и соскабливает краску.
– Потайная комната? Как в Ненси-Дрю?
– Потайная комната, как в «Крутых парнях», – поправил он.
Эвен открыл небольшую дверь, вжал голову в плечи и прошел в темную комнату. Немного помедлив, Холли последовала за ним. Эвен придержал ее одной рукой, другой включил выключатель. Они молча осмотрели содержимое кладовки. В углу были сложены крабьи панцири, мотки веревки и прочие стратегические припасы. На полу валялись складные стулья и два пляжных зонтика, а к потолку были подвешены удочки.
– Боже, как давно это было, когда мне здесь нравилось, – шепнул он.
– Тайное убежище на последний случай, да?
– О, да! – нежно и задумчиво, сказал он.
Она наблюдала как он ходит по кладовке, рассматривает то, ощупывает это; то и дело он тихонько посмеивался, покачивал головой, не обращая ни малейшего внимания на то, как душно в этом тесном помещении.
– А каково здесь было летом на пляже, то есть, когда ты был маленьким?
Он повернулся к ней, но смотрел не на нее. Смотрел он куда-то в пустоту.
– О, когда мы были мальчишками, здесь было замечательно. Мы носились по городу как стаи щенков, ловили крабов в бухте, катались на досках в океане, а потом после обеда до того, как вечером шли на набережную, мы все встречались здесь. Иногда мы притаскивали сюда спальные мешки и сидели здесь до рассвета.
Голова его немного склонилась в сторону.
– И так лето за летом, а потом однажды летом наступило, а… впрочем, это ни к чему.
Он внимательно посмотрел на нее и потянулся к панели с пробками.
– Подожди, ты ведь что-то хотел сказать?
Он тихо засмеялся:
– О, Холли, не думаю я, что тебе понравится то, что я расскажу.
– Обязательно понравится! – шепнула она, предчувствуя, что дело тут касается первой любви. Он замялся.
– Ну же, давай, – требовала она, – мы же взрослые уже. – И она уселась на потасканный чемодан.
– Было это давным-давно, – начал он, усаживаясь напротив Холли на бухту каната. – Мне было семнадцать и ей почти семнадцать, мы встречались тем летом, и ей скоро уже пора было обратно, в Индиану. По-моему, мы с ней обжирались печеными яблоками, сидя у костра на пляже и целовались с ней, но нам этого казалось мало, и поэтому однажды ночью я привел ее сюда, она на самом деле была очень милая девочка, и ей не меньше моего хотелось узнать, что это такое – заниматься любовью.
Он снова улыбнулся и покачал головой:
– Не верю я, что тебе хочется все это выслушивать.
В рассеянном свете над его головой носились пылинки.
– Хочется, – тихо сказала она.
– Ладно, это был первый раз и для нее, и для меня. Мы старались шуметь как можно меньше, насколько я помню, а потом мне очень интересно было, что же она обо всем этом думает. То есть вот нам было по восемнадцать, и мы с ума сходили друг от друга. Я предохранился, поэтому последствия меня не волновали. Мне просто хотелось знать, не сожалеет ли она, ведь на следующий день она уехала домой, и нам даже как следует поговорить не удалось, и весь остаток лета я думал о том, не разочаровалась ли она, может быть, я сделал что-то неправильно.
Холли страшно удивилась, чтобы Эвен – и сделал это неправильно? Представить себе такое невозможно. За последнюю неделю она столько раз представляла себе, как она занимается любовью с Эвеном, и ни разу он ничего не сделал неправильно.
– О, Эвен, это себе представить невозможно.
Лицо его осветилось радостью:
– В самом деле?
Слава Богу, в кладовке стоял сумрак, лицо Холли пылало.
– То есть я, ну представить невозможно, чтобы ты в чем-то сомневался, в общем забудь, что я сказала.
– Черта с два я забуду!
– А что случилось? – быстро спросила она.
– Через месяц я получил от нее письмо, она писала, что по-прежнему уважает меня.
– О, Эвен!
– Нет, в самом деле именно так, и еще писала, что это была самая чудесная ночь в ее жизни, но
