— Да, я тоже так думал, пока не исчезла Бекки. И только тогда вспомнил этого парня и что он говорил.
— Почему же ты ничего никому не сказал? Почему не позвонил в полицию?
— Ты же сам говоришь: такие, как я, в полицию не звонят.
Босх кивнул.
— Что он сказал? Что сказал тот, кто звонил по телефону?
— Он сказал: «У меня сегодня ночью особые пожелания». Он так говорил оба раза. Именно так. Он сказал это и в тот, и в другой раз. И голос у него был какой-то чудной. Будто он говорит сквозь сжатые зубы или что-то в этом роде.
— И ты все равно ее послал.
— Я и не связал это вместе, пока она не исчезла. Слушай, парень, я же заявил о ее пропаже. Я сказал копам, в какой отель она пошла, а они и ухом не повели. Я один, что ли, виноват? Твою мать, копы же сказали, что этого парня поймали, что он сыграл в ящик. Я думал, ничего страшного...
— Ничего страшного для тебя или для девчонок, которых ты гоняешь на улицу?
— Слушай, ты чего, думаешь, я послал бы ее, если бы знал? Я в нее, кстати, кучу бабок вложил.
— Да уж это наверняка.
Босх посмотрел на блондинку и подумал: сколько времени понадобится для того, чтобы она выглядела так же, как та, которой он дал на улице двадцатку. Видимо, все девицы Черроне заканчивали на улице — выжатые как лимон и с задранным кверху большим пальцем. Или — погибали. Он снова посмотрел на Черроне.
— Ребекка курила?
— Что?
— Она курила? Ты с ней жил, ты должен знать.
— Нет, она не курила. Курение — омерзительная привычка.
Черроне свирепо поглядел на блондинку. Босх бросил сигарету прямо на белый ковер и наступил на нее, вставая с дивана. Он подошел к двери, но, открыв ее, остановился.
— Черроне, а эта женщина в той дыре, куда приходит твоя почта?..
— Что с ней такое?
— Она больше не будет платить за аренду.
— О чем это ты?
Пытаясь хотя бы частично обрести чувство собственного достоинства, он встал с пола.
— Я говорю, что она больше не будет платить тебе ренту. Время от времени я стану ее навещать. Если узнаю, что она продолжает платить, тут же звоню надзирающему за тобой офицеру, и тебе — крышка. Командовать блядями, сидя в окружной каталажке, очень трудно: на каждом этаже — всего по два телефона, и тюремная братва строго контролирует, кто ими пользуется и сколько времени говорит. Думаю, тогда тебе придется распустить свою армию.
Черроне молча смотрел на Босха, весь пунцовый от ярости.
— И лучше бы ей находиться там, когда я приду ее проведать, — добавил Босх. — Если узнаю, что она уехала обратно в Мексику, я позвоню и сдам тебя. Если узнаю, что ей пришлось купить эту вонючую квартирку, я тоже позвоню. Она просто будет там жить.
— Это шантаж, — сказал Черроне.
— Нет, жопа, это справедливость.
Он оставил дверь открытой. Уже в вестибюле, дожидаясь лифта, Босх еще раз услышал вопль Черроне: «Заткни свою поганую пасть!»
Глава 13
Босх все-таки угодил в час пик, поэтому путь к Сильвии оказался долгим. Одетая в большую, не по размеру майку и линялые джинсы, она сидела за обеденным столом и проверяла домашние задания. Один из курсов, которые она преподавала в школе, назывался «Лос-Анджелес в литературе». По ее словам, она разработала этот курс для того, чтобы школьники лучше узнали свой город. Большинство из них приехали сюда из других мест и даже стран. Однажды Сильвия сказала Босху, что учащиеся в ее классе говорят на одиннадцати разных языках.
Он положил ей руку на шею сзади и наклонился, чтобы поцеловать. Домашние работы представляли собой рассказы о прочитанной книге Натаниеля Уэста «День саранчи».
— Читал? — спросила она.
— Очень давно. Одна училка английского в школе заставляла нас читать ее. Сумасшедшая тетка.
Сильвия ткнула его локтем в живот.
— Ладно, умник. Самым крутым я даю чтиво попроще. Например, «Долгий сон».
— Наверное, по мнению твоих учеников, именно так должна называться и эта книга.
— Ты сегодня просто искришься. Какие-нибудь хорошие новости?
— В общем-то нет. Просто там все течет и изменяется... в дерьмо. А здесь — совсем по-другому.
