«морге».
– Ладно, Босх. Я встала сегодня так рано, потому что у меня на утро назначена встреча с редактором. Но после этого я сразу же отправлюсь в наш газетный архив. И как только обнаружу там что-нибудь любопытное, сразу же тебе перезвоню.
– Если там найдется что-нибудь любопытное.
– Будем надеяться.
Повесив трубку, Босх съел немного кукурузных хлопьев из коробки и прослушал новости по радио. Он перестал подписываться на газеты из-за строительного инспектора Гауди, для которого оставленная на пороге почта являлась свидетельством проживания в назначенном на слом здании. Ничего из услышанного по новостным каналам его особенно не заинтересовало. По крайней мере о новых убийствах в Голливуде не сообщалось. Значит, он ничего не потерял.
Впрочем, одна новость, прозвучавшая после сообщения о положении на дорогах, привлекла его внимание. Обитавший в городском аквариуме в Сан-Педро осьминог вырвал щупальцами трубу из цистерны, обеспечивавшей циркуляцию воды в аквариуме. Вода вытекла, и осьминог умер. Активисты из организаций, боровшихся за сохранность окружающей среды, назвали это самоубийством. По их мнению, осьминог таким радикальным способом выразил протест против своего содержания в неволе. «Подобное только в Лос- Анджелесе возможно», – мрачно подумал Босх, выключая радио. Это такое жуткое, неприспособленное для жизни место, что даже морская тварь не выдержала и убила себя.
Потом Босх отправился в душ и долго стоял под его упругими струями, зажмурившись и подставляя падающей сверху воде лицо. Заканчивая бриться перед зеркалом в ванной, он снова отметил набрякшие мешки под глазами. Сейчас они казались ему даже более заметными, чем прежде, и отлично гармонировали с покрасневшими от недосыпа и вчерашней выпивки глазами.
Он положил бритву на край раковины и наклонился к зеркалу. Кожа была сероватой, как изготовленная из вторичного сырья бумажная тарелка. Оценивая мысленно свою внешность, он подумал, что когда-то считался весьма привлекательным мужчиной. Но больше таковым не является. Теперь он выглядел как сломленный и основательно потрепанный жизнью неудачник. Казалось, прожитые годы все ниже пригибали его к земле. Босх подумал, что сейчас напоминает одного из тех одиноких стариков, которых находят в постели мертвыми. Тех, что живут в полуразрушенных, загаженных домах или вообще не имеют определенного места жительства и ночуют в картонных коробках. Вот и он, Босх, больше походит на мертвеца, нежели на живого человека.
Он открыл аптечку со встроенным в дверцу зеркалом, и отражение исчезло. Исследовав содержимое стеклянных полочек, он наконец нашел то, что искал. Взяв флакончик мурина, Босх закапал в глаза щедрую порцию лекарства, вытер полотенцем заструившиеся по щекам слезы и вышел из ванной, не закрыв шкафчика, чтобы не поддаться искушению снова на себя взглянуть.
Он надел свой лучший, серого цвета, костюм, белую рубашку с воротничком на пуговках и повязал красно-коричневый галстук с узором в виде гладиаторских шлемов. Это был его самый любимый галстук. И самый старый. От времени и частой носки он протерся по краям, но Босх все равно повязывал его два-три раза в неделю. Он купил его десять лет назад, когда только начинал работать в убойном отделе. Он прикрепил галстук к планке рубашки золотым зажимом с номером 187 – принятым в Калифорнии цифровым обозначением убийства. И, закончив одеваться, неожиданно почувствовал, что самообладание постепенно к нему возвращается. Он снова, пусть ненадолго, стал сильным и цельным человеком. Кроме того, в нем возродился былой боевой дух. Иначе говоря, он был готов выйти в большой мир вне зависимости от того, способен ли этот мир его принять.
Прежде чем войти через заднюю дверь в полицейский участок «Голливуд», Босх расправил плечи и поправил галстук. Пройдя по коридору, он зашагал по проходу между столами в ту его часть, где сидел в своем офисе лейтенант Паундс, поглядывая на детективов сквозь стеклянную стену, отгораживавшую его владения от остального помещения. Когда Босх шел по проходу, парни, сидевшие за столом с табличкой «Ограбления», подняли головы и с удивлением на него посмотрели. То же самое секундой позже сделали парни, сидевшие за столами с табличками «Разбой» и «Убийства». Босх шел вперед быстро и целеустремленно, ни с кем не здороваясь. Только раз он едва не сбился с шага – когда заметил на своем месте за столом с табличкой «Убийства» другого человека. Бернса. Эдгар сидел на привычном месте спиной к проходу и Босха не видел.
Но Паундс увидел его сквозь стеклянную стену. Заметив, что Босх приближается к его офису, он вышел из-за стола и вперил в него свой оловянный взгляд.
Подойдя ближе, Босх отметил, что стеклянную панель в стене, которую он разбил неделю назад, уже заменили. Подобная оперативность показалась ему странной – особенно в их управлении, где на замену продырявленного пулями ветрового стекла патрульной машины обычно уходило не меньше месяца. Пока шла переписка между различными инстанциями, патрульные раскатывали с разбитым стеклом, залепив дырки от пуль красным скотчем. Хотя исправность патрульных машин считалась в этом учреждении делом первостепенным.
– Генри! – гаркнул Паундс. – Зайди ко мне.
Старик, сидевший за первым столом и отвечавший на городские телефонные звонки, вскочил с места и побежал тряской рысью в стеклянный офис. Это был вольнонаемный из гражданских. В полицейском участке работало несколько таких человек, в основном пенсионеров. Полицейские называли их «сонной командой».
Босх вслед за стариком вошел в офис и поставил свой портфель на пол.
– Босх! – вскричал Паундс. – Здесь свидетель. – Он ткнул пальцем в старого Генри, а потом в зал за стеклянной стеной. – И там тоже свидетели.
Под глазами у Паундса все еще багровели пятна из-за лопнувших капилляров, хотя отек уже спал. Босх подошел к столу и сунул руку в карман пальто.
– Свидетели чего?
– Любых ваших действий.
Босх повернулся и посмотрел на старика.
– Можешь идти, Генри. Мне надо поговорить с лейтенантом.
– Нет, Генри, останься, – скомандовал Паундс. – Я хочу, чтобы ты все слышал.
– Думаете, он что-нибудь запомнит, Паундс? Он даже не в состоянии переадресовать звонок на нужный
