– 'Операция глупости'. В средние века существовало поверье, что операция по извлечению камня из мозга излечивает от глупости и лживости. Обрати внимание на место надреза.
– Обратила, обратила. Точно как у нашего парня. А что тут написано?
Уинстон провела пальцем по надписи на черном поле, обрамляющем круглую картину. Некогда ее витиевато выписали золотом, но время не пощадило краску, и теперь слова были почти неразборчивы.
– Переводится это так: 'Мастер, удали камень. Меня зовут Лубберт Дас'. В статьях о художнике, написавшем эту картину, говорится, что в то время Луббертом в насмешку называли бестолкового, неуклюжего или просто слабоумного человека.
Уинстон положила лист на остальные и подняла руки.
– Ладно, Терри, хватит. Кто был этот художник и кто тот подозреваемый, о котором ты говорил?
Маккалеб кивнул. Пора.
– Художника звали Джером Ван Акен. Он голландец, считается одним из великих мастеров северного Возрождения. Картины его мрачны, заполнены чудовищами и демонами. И совами тоже. Множеством сов. В литературе сказано, что совы на его картинах символизируют все: от зла до обреченности рода людского на погибель.
Перебрав листы на кофейном столике, он вытащил фрагмент с мужчиной, обнимающим сову.
– То, что человек обнимает зло – дьяволову сову, если использовать описание мистера Риддела, – неизбежно ведет в ад. Вот вся картина.
Маккалеб принес со стойки полный вариант 'Сада наслаждений'. И следил за взглядом Уинстон, когда она рассматривала картину. Отвращение и восхищение.
Он указал на четырех сов, которых нашел на картине, включая и ту, что была на фрагменте.
Внезапно Уинстон отложила репродукцию и посмотрела на него:
– Погоди минуту. Я точно уже видела это. В книге или, может быть, на занятиях по искусству, которые посещала в Калифорнийском государственном университете. Но, по-моему, я никогда не слышала о Ван Акене. Это он рисовал?
Маккалеб кивнул.
– 'Сад наслаждений'. Рисовал Ван Акен, но ты никогда не слышала о нем, потому что он известен не под настоящим именем. Он использовал латинский вариант имени Джером, а в качестве фамилии взял название родного города Хертогенбоса. Он известен как Иеронимус Босх.
Уинстон долго смотрела на него, пока все детали вставали на места: репродукции, которые ей показал Маккалеб, имена на распечатке, информация по делу Эдварда Ганна.
– Босх, – почти выдохнула она. – А Иеронимус?..
Она не договорила. Маккалеб кивнул:
– Да, это полное имя Гарри.
Теперь оба расхаживали по салону, опустив головы, но стараясь не сталкиваться. Наверное, стороннему наблюдателю это показалось бы забавным.
– Это уж чересчур, Маккалеб. Ты хоть понимаешь, что говоришь?
– Я хорошо понимаю, что говорю. И не думай, что я не размышлял об этом долго и серьезно, прежде чем высказать вслух. Я считаю его своим другом, Джей. Было... ну, не знаю, когда-то я думал, что мы очень похожи. Но посмотри на эти материалы, посмотри на связи, параллели. Совпадает. Все совпадает.
Маккалеб остановился. Уинстон продолжала ходить.
– Он же коп! Коп, занимающийся расследованием убийств.
– Ты хочешь сказать, что такое невозможно только потому, что он коп? Это же Лос-Анджелес – современный 'Сад наслаждений'. С теми же соблазнами и демонами. Незачем даже выходить за пределы города, мало ли ты знаешь копов, преступивших черту: торговля наркотиками, ограбления банков, даже убийства.
– Да знаю. Знаю. Просто...
Она не договорила.
– Ты сама понимаешь, что совпадений достаточно, чтобы как минимум приглядеться. Мы...
Уинстон остановилась и посмотрела на него:
– Мы? Забудь об этом, Терри. Я просила тебя посмотреть материалы, а не искать зацепки. Теперь ты вне игры.
– Послушай, если бы я не нашел зацепки, у тебя бы ничего не было. Сова так и сидела бы на крыше другого дома этого самого Роршака.
– И большое тебе спасибо. Но ты штатский. Ты вне игры.
– Я не отступлю, Джей. Это я сунул Босха под микроскоп и теперь не отступлю.
Уинстон тяжело опустилась в кресло.
– Ладно, поговорим, если до этого дойдет. Я еще не убеждена.
– Хорошо. Я тоже.
– Ну, ты устроил замечательное представление, показывая мне картинки и выстраивая свою версию.
