– Вот будет забавно, – произнес он, а я подумал, что старик чересчур подолгу просиживает перед телевизором. – Надеюсь, там подобралась хорошая команда, – продолжил он. – Я не проверял.
– Не бойся, народ там свойский… Прежде чем идти, ты не дашь мне свою лупу, с которой ты смотришь телепрограмму?
– Дам, почему не дать? Зачем она тебе?
Он вытащил лупу из кармашка подлокотника кресла, а я достал последнюю страницу списка номеров. Подойдя к ночному столику, я включил лампу и, держа листок над абажуром, стал вглядываться в подпись Джослин Джонс сквозь увеличительное стекло.
– Что там у тебя, Гарри?
– Бьюсь над одним дельцем. И знаешь, что обнаружил: рука у подделывателя дрожала.
– У меня все тело дрожит!
Я улыбнулся:
– Легкая дрожь у всех бывает. У кого больше, у кого меньше. Ну, пошли!
– Иду. Ты лампу-то выключи. Свет денег стоит.
Когда мы шагали по коридору, я вспомнил про Мелиссу Ройл. Интересно, она навещает свою матушку? Вряд ли. Настанет день, когда придется признаться ей, что я не тот, за кого она меня принимает.
Салон моего «мерседеса» был слишком высок для старика. Служитель помог подсадить его в машину. Надо учесть на будущее, когда будем выезжать в люди.
Мы поехали в «Печеную картофелину», ужинали и слушали квартет гастролирующих джазменов, которые называли себя «Четыре в квадрате». Играли они неплохо, правда, чувствовалась в них усталость. Зато чаще других они выдавали мелодии Билли Стрейхорна, которые я тоже любил, в общем, скучать не пришлось.
Шугэ Рей тоже не скучал. Он повеселел и подергивал плечами в такт. После каждого номера громко хлопал в ладоши. В глазах его читалось благоговение. Благоговение перед звуками и ладом.
Джазмены не узнали его. Немногие узнавали теперь бывшую знаменитость. Но это не огорчало Шугэ Рея и не омрачало нам вечер.
Пошел десятый час, и мой спутник начал сдавать. Для него наступило время спать и видеть сны. Он рассказывал мне, что часто играет во сне. Хорошо, если бы все были счастливы во сне.
Наступило и мое время, время заглянуть в глаза человеку, который отнял у Анджеллы Бентон жизнь. Да, я больше не ношу полицейский значок и не являюсь официальным лицом. Зато мне удалось кое-что выяснить, и я должен вступиться за нее, мертвую. Утром я сообщу другим о том, что знаю сам, и тогда буду иметь право сесть в сторонке и наблюдать за происходящим. Но сейчас я должен действовать. Я поеду не домой, а к Лайнусу – посмотреть на этого недочеловека. Пусть знает, кто держит его на прицеле. Пусть ответит за смерть Анджеллы Бентон.
Сажать одному в машину моего друга было тяжело. По возвращении в «Великолепный возраст» я позвал на помощь служителя. Мы растолкали задремавшего старика и поставили на землю, потом провели по дорожке и коридорам в его комнату.
Он сидел на кровати, борясь со сном.
– Где ты был, Гарри? – спросил он.
– С тобой, все время с тобой.
– Упражнялся?
– Я каждую свободную минуту упражняюсь.
Я понял, что он уже забыл о нашей вылазке в «Печеную картофелину» и думал, что я занимался на трубе.
– Шугэ Рей, мне пора идти. Кое-какая работенка дожидается.
– Валяй, Генри.
– Я Гарри.
– А я что сказал?
– Хочешь, чтобы я включил ящик, или будешь спать?
– Включи, включи, если не возражаешь.
Я включил телевизор. На экране засветилась программа Си-эн-эн, и он попросил оставить ее.
Я подошел к нему, похлопал по плечу и двинулся к двери.
– «Роскошная жизнь», – промолвил он мне вслед.
Я остановился, оглянулся. Шугэ Рей улыбался. «Роскошная жизнь» – последнее, что мы слышали в «Печеной картофелине». Помнит-таки, бродяга.
– Люблю эту песню, – пояснил он.
– Я тоже.
Я оставил старика с воспоминаниями о роскошной жизни, а сам рванул сквозь ночь посмотреть на Короля ночи, отнявшего человеческую жизнь. У меня не было оружия, но я не боялся. На меня снизошла благодать. В голове звучала последняя молитва Анджеллы Бентон.
38
