разговор к нужной теме.
– Сделано в Германии – это кое-что да значит. Самые лучшие машины у них. Других таких в мире нет. А ты на чем катаешься, когда слезаешь с этой колымаги?
– Я сейчас восстанавливаю «камаро». Семьдесят второй. Когда закончу, та еще будет красотка. Дай только время.
– Хороший год, – согласился Босх.
– Точно. Раньше в Детройте дело знали, не то что теперь. Нынешнюю я бы и даром не взял. Знаешь, кто у них там сейчас на сборке? Одни цветные, мать их… Нет, я в такую не сяду и, уж конечно, семью не посажу.
– В Германии заходишь на завод, – отозвался Босх, – и у всех голубые глаза. Понимаешь, о чем речь? Я сам видел фотки. Никаких черных или желтых.
Маккей задумчиво кивнул, и Босх решил, что лучшего шанса может уже и не быть. Он развернул на коленях газету и поднял ее так, чтобы сосед увидел заголовок и фотографию девушки.
– Не читал?
– Нет. – Маккей покачал головой. – А что там?
– Девчонку убили семнадцать лет назад. Полукровку. Так мамаша все никак не оправится. Тут говорится, что полиция возобновила расследование. Заняться, что ли, больше нечем? Я хочу сказать, кому она нужна, да?
Маккей скосил взгляд на фотографию – казалось, Ребекка Верлорен смотрит ему в глаза. Комментариев, однако, не последовало, а на его лице не дрогнул ни один мускул. Босх свернул газету и снова положил ее на сиденье между ними. Достаточно. Толчок дан, а переигрывать не стоило.
– О чем только они думают, а? Эти смешанные браки… кому от них польза?
– Точно, – рассеянно, словно думая о чем-то другом, сказал Маккей. Босх решил, что это хороший знак. Может быть, как раз сейчас Маккей почувствовал, как по его спине прошелся холодный палец. Может быть, впервые за семнадцать лет ему стало по-настоящему страшно.
Босх молчал. Главное теперь – не выдать себя излишней настойчивостью, не переступить незримую черту, не вызвать подозрений. Он решил, что оставшуюся часть пути будет молчать, предоставив возможность Маккею обдумать увиденное и услышанное. Его сосед, похоже, тоже утратил интерес к общению.
Однако не прошло и минуты, как Маккей вывернул на вторую полосу, обгоняя медленно ползущий «пинто».
– Посмотри, кто у нас там. Ни пройти, ни проехать.
Босх повернулся и увидел за рулем «пинто» немолодого мужчину азиатской наружности, лаосца или камбоджийца.
– Точно, мук, – процедил сквозь зубы Маккей, увидев водителя малолитражки. – Ладно, гляди, как его размажу.
Он резко повернул вправо, так что маленький «пинто» оказался зажатым между «мерседесом» и припаркованными у тротуара машинами. Его водителю ничего не оставалось, как резко затормозить. Смех Маккея заглушил едва слышный протестующий писк легковушки.
– Пошел ты! – крикнул Маккей. – Убирайся на свою долбаную лодку!
Он бросил торжествующий взгляд на Босха, и тому стоило немалых трудов заставить себя снисходительно улыбнуться.
– Эй, приятель, ты едва не пришиб его моей машиной. Поосторожней.
– Послушай, ты был во Вьетнаме?
– А что?
– А то. Ты ведь там был, приятель, верно?
– Ты это к чему?
– Все к тому. У меня друг был во Вьетнаме. Рассказывал, что они давили там этих муков почем зря, не считая. Дюжину на завтрак и еще дюжину на ленч. Жаль, мне не довелось там побывать.
Босх отвернулся и посмотрел в окно. Момент был вполне подходящий, чтобы спросить Маккея, приходилось ли ему держать в руках оружие или стрелять в людей, но он просто не мог заставить себя продолжать разговор. Захотелось вдруг оказаться где-нибудь в другом месте, подальше от Маккея.
А того понесло.
– Знаешь, я хотел подписаться, когда началась заварушка в Заливе – та, первая, – но меня не взяли.
– Что так? – не поворачиваясь, спросил Босх.
– Не сказали. Просто завернули, и все, без объяснений. Наверное, берегли местечко для какого-нибудь ниггера.
– А может, за тобой много чего числится, а? – Он тут же пожалел о сказанном – прозвучало слишком жестко, слишком неодобрительно.
Маккей повернулся и, прищурившись, посмотрел ему в глаза.
– Числится немало, приятель, можешь не сомневаться. Так что я бы там пригодился.
Разговор оборвался, а через минуту они уже подъехали к станции техобслуживания.
