В ту ночь Губерт заплатил за койку рядом с туалетами. Ему было все равно. Его мочевой пузырь иногда бывал расстроен, и приходилось вставать ночью по два-три раза, чтобы сбегать в туалет. Но в ту ночь он проснулся не из-за этого.
Он услышал не то детский, не то женский плач.
Губерт знал, что этого не могло быть. Приют для женщин находился на Волнут-стрит, 49 — там ночевали и женщины и дети. Не было такого, чтобы женщина попала в мужской приют. Но пути бездомных никому не ведомы, а Губерту не хотелось думать, что кто-то причиняет зло женщине, или, того хуже, ребенку.
Он поднялся с кровати и пошел на звук. Ему показалось, что плач слышен из душевой. Он узнал это по тому, как гулко звучал голос, напоминая ему звучание его собственного голоса и песню мужчины этим вечером. Губерт осторожно подошел к входу и остановился здесь, пригвожденный к месту. Мужчина с оливковой кожей стоял перед выключенными душами в хлопковых шортах и старой черной футболке спиной к двери. Перед ним что-то светилось, освещая лицо и тело, хотя сами души тонули в темноте, а лампы были выключены. Губерт поймал себя на том, что перемещается, подбирая место, откуда будет лучше видно источник света.
Перед мужчиной высился столб света что-то около двух метров высотой. Он двигался, как пламя свечи, и Губерту казалось, что внутри него или перед ним находится какая-то фигура, облитая светом.
Это была маленькая светловолосая девочка. Ее лицо искажала гримаса боли, голова раскачивалась из стороны в сторону с такой скоростью, что это было не под силу человеку. Он мог слышать звук ее плача, непрерывное стенание, полное страха, муки и гнева. Одежда на ней была изорвана в клочья, и ниже пояса она была совершенно голой. Ее израненное тело несло следы того, как ее тащило по дороге между колесами автомобиля.
Губерт знал, кто это. О да, Губерт знал. Руби Блентон — так ее звали. Прелестная маленькая Руби Блентон, убитая, когда парень, расстроенный сообщением на пейджере, сбил ее, переходившую улицу, и протащил ее еще 60 метров между колес своей машины. Губерт вспомнил ее голову, которая повернулась в последний момент, удар капота по детскому телу и последний взгляд ее глаз, перед тем как она исчезла под колесами.
О, Губерт знал ее. Он точно знал.
Человек, который стоял перед ней не делал никакой попытки дотронуться до нее или утешить. Вместо этого он напевал все ту же песню, что и раньше:
он обернулся, и что-то блеснуло в глубине его глаз, когда они заметили Губерта.
— Теперь ты на Белой дороге, брат, — прошептал он. — Ты пришел, чтобы посмотреть, что ждет тебя на Белой дороге?
Он отошел в сторону, и свет переместился на Губерта; голова девочки продолжала биться, глаза были закрыты, звук, который срывался с ее губ, теперь напоминал шум льющейся воды.
Ее глаза открылись, и Губерт заглянул в них. Его чувство вины отразилось в глубине этих глаз, и он почувствовал, что падает, падает на чистый кафельный пол, падает прямо в свое отражение.
Падает, падает на Белую дорогу...
Его обнаружили здесь позднее с разбитой при падении головой в луже крови, сочащейся из раны. Послали за доктором, тот спросил пострадавшего, не кружится ли у него голова, употребляет ли он алкоголь, и предложил Губерту подыскать постоянное жилище. Губерт поблагодарил его, потом собрал вещи и покинул приют. Человек с оливковой кожей к тому времени уже ушел, и Губерт больше его не видел, хотя и ловил себя на том, что оглядывается через плечо. Некоторое время он избегал ночевать на «Магнолии», предпочитая спать на улицах и аллеях, среди живых.
Но теперь он вернулся на кладбище. Это его место, и память о видении в душевой почти растаяла, напоминание о нем можно было списать на усталость, воздействие алкоголя и лихорадку, овладевшую им, начиная с той ночи в приюте.
Иногда Губерт спал около склепа Столлов, который был украшен фигурой плачущей женщины у подножья креста. Ее укрывали деревья, и отсюда виднелись озеро и дорога. Неподалеку находился плоский гранитный обелиск над могилой человека по имени Беннет Спре — сравнительно недавнее сооружение на старом кладбище. Участок находился во владении семьи Спре очень долгое время, но Беннет был последним в своем роду, и он, наконец, предъявил свои права на владение участком, отдав Богу душу в июле 1981 года.
Подойдя ближе, Губерт увидел какой-то силуэт, лежащий на могильном камне Беннета Спре. И вот, когда он совсем собрался уйти, чтобы не ругаться с другим претендентом на ночлег, что-то заставило его внимательнее присмотреться. В этот момент стало светлее: лунный свет, пробиваясь сквозь кроны деревьев, осветил фигуру. Губерт увидел, что она обнажена, и тени деревьев не скрывают ее.
На горле человека зияла рваная рана — странная дыра, будто что-то было просунуто в его рот сквозь мягкую кожу под подбородком. Тело и ноги казались черными от крови.
Но были еще две вещи, которые успел заметить Губерт, перед тем как отвернуться и убежать.
Первая — мужчина был кастрирован.
Вторая — инструмент, который был воткнут в грудь мужчины. Он заржавел и имел форму буквы Т. Им была приколота к груди записка, слегка забрызганная кровью из раны. На ней аккуратными буквами было написано: «Копайте здесь».
И они принялись копать. Вызвали судью и подписали протокол эксгумации, поскольку у Беннета Спре не было живых наследников, чтобы дать свое согласие на эту процедуру. День или два спустя из земли был извлечен проржавевший гроб. Его осторожно подняли на веревках, дабы он не развалился на части и останки Беннета Спре не смешались с землей.
На том месте, где прежде располагался гроб, они нашли тонкий слой земли, под которым оказались кости. Сначала появились ребра, потом череп, нижняя челюсть которого была разбита вдребезги. Череп оказался сильно поврежден, трещины расходились от рваных, пробитых в нем смертельными ударами.
И это все, что осталось от девушки, едва успевшей стать женщиной.
Это было, что осталось от Эдди — матери Атиса Джонса.
И ее сын умрет, так и не узнав места, где окончила свои дни женщина, давшая ему жизнь.
Книга 4
'Когда [ангелы] спускаются с неба,
Они облачаются в одежды этого мира.
Если они не облачатся в одежды,
Подходящие для этого мира,
Они не смогут вынести его,
А мир не сможет вынести их'.
Глава 17 [4]
Наступил рассвет.
Сайрус Найрн полз, почти совсем голый, в темной дыре. Скоро ему придется покинуть это место. Они придут и будут искать его, сразу же заподозрив своего рода вендетту, ведь убит охранник Энсон, и обратят повышенное внимание на тех, кто недавно освободился из Томастона. Сайрусу было жаль уходить отсюда. Он так долго мечтал, как опять окажется здесь, ощущая запах сырой земли, чувствуя, как корни растений щекочут его по голой спине и плечам. Все равно, еще будут другие награды. Ему обещано так много. Правда, в уплату придется принести кое-кого в жертву.
Снаружи сюда проникали пение ранних птиц, мягкий тихий звук воды, текущей через отмели, писк последних ночных комаров, скрывающихся при свете наступающего дня, но Сайрус был глух к звукам жизни над этой ямой. Он замер и затаил дыхание, сосредоточившись только на звуках, идущих из глубины земли под ногами, наблюдая и ощущая легкое колебание, когда Эйлин Энсон билась под слоем грязи, но вот, наконец, затихла.
Меня разбудил телефонный звонок. На часах было 8:15 утра.
