Он смотрел ей в лицо. От волнения слегка подергивались губы, а глаза вдруг вспыхнули страстной волей.
— Нет! Не все! Не все хорошо!
Он подошел совсем близко.
— Я люблю тебя! Люблю! И это дает мне силы… Нет, он страшен еще, страшен, пока живет. Они не убьют его. Они вообще никого не убивают… Оона… Оона…
Ирина пошатнулась и медленно опустилась на пол. Он сел рядом, до боли сжав ее пальцы, он не мог отпустить их. Прямо перед ними во всю стену была Оринда, знойная, горячая Оринда с притаившейся тоской, обреченная Оринда, а вокруг искусственная синева, неловкая подделка весенних далей.
— Он живет. Он покажет еще свои когти. Он не отступит. Он рвется к Земле…
Ирина вспомнила громадный котлован с чем-то белеющим на самом дне. Потом никогда не виденный беспомощный ребенок Ооны… Это, конечно, от слабости пришла такая тоска и такое одиночество… Неужели же в мире остались только белеющие кости в котловане и такие…. такие дети?!
А Сергей?.. Сергей… Само его имя среди этих стен звучало как-то странно.
Инг уловил настроение Ирины.
— Мы с тобой… Нас только двое во всем космосе… Они… О! Нет… Они другие… Ирина…
От волнения он даже слегка заикался.
— И я л-люблю… люблю тебя…
Инг склонился над ее руками, покрывая их частыми поцелуями. Ирина сидела, резко выпрямившись и неподвижно, не отрывая глаз от яркого ориндского неба.
— Вернуться невозможно! Возвращение — верная смерть!
Ирина повернула к нему голову и холодно, четко спросила:
— И это так страшно — смерть?!
Он растерялся. От слабости и воображаемой опасности слегка отвис подбородок. Он молчал.
— Зачем ты все это говоришь?
Инг начал неуверенно.
— Смерть висит над нами… Я всегда думаю об этом… Когда тебя нет… Но…
Он вдруг загорелся.
— У нас много еще впереди, Ирина! Есть смысл жизни — самая большая радость — любовь! Так будем же любить!
Он опять поднес ее руки к губам. Она отстранилась.
— Нет, нет, Инг, не надо…
Он отступил и смотрел на нее с мучительной тоской.
— Почему? Почему? — этот вопрос звучал очень невнятно, еле ощутимо.
Ирина поднялась.
— Я ухожу, Инг…
Он не старался ее удерживать, он понимал, что не может это сделать.
— Я шла к тебе за успокоением, а нашла безнадежность…
Она остановилась у выхода. И вдруг страшный нечеловеческий вопль ворвался в кабину. Он заполнил все вокруг, однотонный, тягучий и мучительно ровный.
Инг, сжав ладонями голову, метнулся в дальний угол. А Ирина резким движением распахнула стену. И вопль расширился, острой болью отдаваясь в ушах.
— У них что-то случилось! — крикнула Ирина.
Она бросилась к люку, соединяющему обиталище людей с основной частью космоплана. Там владения проксимианцев. Но три скафандра всегда висели на этом месте, как бы приглашая постичь все тайны чужой жизни.
Ирина торопливо натягивала на себя защитный костюм. Дрожащий от слабости Инг едва поспевал за ней. Но вот он замер в нелепой позе, выражающей полную растерянность.
— Здесь всегда три… Всегда было три…
Третьего не было! Но раздумывать некогда.
— Быстрее!
В коридоре показалась неуклюже ковыляющая фигура Нкоя. Даже его потревожил этот непрекращающийся вопль. Инг, подняв руку, показал ему: иди обратно! И еще крикнул что-то, чего нельзя было услышать в сплошном диком вое.
Нкой покорно повернулся и скрылся в голубом сиянии стен. Ирина натянула на голову шлем. Звук ослабел, он не был теперь таким всепокрывающим, но все-таки назойливо просачивался сквозь герметически закрытую крышку.
— Как?! Как попасть к ним?!
Ирина ощупывала люк.
И неожиданно под ними образовался провал. Ирина и Инг оказались в вязкой жидкости. Стало очень тихо. Несколько мгновений они барахтались в слабо-сером сумраке. Ирина увидела перед собой медузу. Черные щупальца помогли ей принять правильное положение тела.
И вдруг Ирина неизвестно по каким признакам обнаружила, что это не он, не он, не тот, с кем она встречается каждый день, не ее добрый друг проксимианец. У этого суровость в мыслях.
А потом… потом… там, дальше… почти у самой стены, где все потушила серая муть, четко выделялось темное пятно, оно расползалось, увеличивалось, а центр его судорожно вздрагивал. Ирина, подгоняемая непонятным чувством, пошла ему навстречу. Теперь она уже различала, почему так судорожно бьется вода… Она подходила все ближе и ближе и не могла остановиться. Ее друг, ее испытанный друг, проксимианец, бессильно трепыхал щупальцами, все его мутно-прозрачное тело судорожно пульсировало. А в глазах — тоска.
Ирина рванулась к нему.
— Что? Что случилось?
И сама увидела чуть правее и чуть выше глаза черную зияющую рану. Его глаза тускнели, но Ирина поняла: он узнал ее.
— Что мне сделать?
— Уже ничего.
Она ясно почувствовала этот ответ. Ирина оглянулась, как бы в поисках помощи и защиты. И тогда заметила Джоя. Он стоял, словно скованный, сильно согнувшись, выражение его лица скрывали стекла скафандра. А в позе что-то жалкое. За ним в глубине остроугольное очертание серо-голубых легких крыльев. Лодка! Лодка!
Ирина повернулась в сторону живого проксимианца, вслушиваясь в его слова. И поняла даже то, о чем он не хотел говорить.
«Я всегда говорил, что привычка к насилию у людей неизлечима. На него только один ответ — опять- таки насилие. А мне это противно… Но теперь ему нет пощады! Смотрите!»
Тело Джоя еще сильнее наклонилось вперед, судорожно дернулось и окаменело.
Джой хотел похитить голубую лодку и приемник проникаемости. Он один рассчитывал покорить Землю.
Джоя уже нет. Но нет и их друга, нет проксимианца.
Инг уныло повторял:
— Что будет?! Что?
— Не волнуйся так, — уговаривала его Ирина, — глупо предполагать, что мы вдруг останемся в ответе за дикое зверство Джоя. Проксимианцы прекрасно понимают, что мы не разделяем планов Джоя и никогда бы не стали соучастниками его преступлений. А потом они свободно читают наши самые сокровенные мысли. Ну что там можно прочитать плохого, страшного для них?
Но Инг не слушал ее. Страх, панический страх овладел всем его существом. Ирина подумала: ориндцы бессильны перед ужасом смерти. И это, наверно, потому, что вымирание с самого рождения довлеет над ними.
Нкой тоже казался пришибленным, но он работал, пусть бессмысленно, без цели, почти механически,
