– Черт дернул завысить твой возраст, – мрачно проворчал тренер. – Попадет нам от твоего фатера. Я слышал, как один военный возмущался: на каком основании детей избивают?
– Детей избивают! Пусть бы этот жалельщик сунулся, я бы ему показал, какой я ребенок!
За дверями загремел голос Макара Ясакова:
– Как же ты, мать моя вся в саже, меня не пустишь? Я к сыну родному иду! – И тут же в комнату ввалился сам Макар, в шляпе набекрень, красный, чуточку хмельной. За ним – десяток подростков с улицы Водников.
Макар скрестил на животе руки, это значило: задумался глубоко.
– Вениамин, умный я или глупый?
– Умный, мудрый прямо-таки.
Макар еще крепче сцепил руки и, прищуривая левый глаз, понизил голос:
– Я хитрый?
– Насквозь все видите, Макар Сидорович, – кротко ответил Веня, отлично зная: уж чего другого, а хитрости у бати не больше, чем у теленка. Но отец всегда норовил казаться хитрым, поэтому Веня польстил ему: – Вы хитрее самого покойного Тихона Тарасовича.
– Наши мнения об этих предметах не расходятся. – Макар поднял руку. – Зачем же лживил?
– Только не при людях, отец, – попросил Веня. – Дома, Макар Сидорович, делайте что хотите: ругайтесь, деритесь… Если хватит силы.
– Почему дома? Я тут хочу! Или я, собачий ты отрок, не имею права обнять орла? – Макар взял в охапку сына. Пахло от него кагором и тянучками.
– Слушай, тренер, зачем годы завысил парню? Пусть знают Ясаковых без прикрас. Ну, ребятки, отдыхайте, сходите куда-нибудь поразвлечься… Дело молодое, праздничное дело, авакай, курмакай! Не певчий ты кенарь, а боец – держи хвост трубой.
Макар сунул в карман сына деньги и ушел, веселый, хмельной, беспечный.
Веня смахнул ладонью капли с запотевшего зеркала: ссадины на скуле придавали лицу вид мужественный, мрачновато-воинственный.
Вразвалку шел он по городу, повернул кепку козырьком назад. Обрызганный золотом вечер и синеющий за Волгой лес настраивали его на привычно веселый лад. Душа жаждала подвига. Хотелось, чтобы кто- нибудь, ну хотя бы вон та женщина попросила перенести ее через дорогу. Или вон тот автомобиль нечаянно наехал на него, а он остановил бы его: «Куда прешь, железная дура?»
Вдруг из ворот рядом с каменным домом с полуподвалом и вывеской «Пиво-раки» выкатился под ноги бочонок, а следом, растопырив испачканные руки, вышел Рэм Солнцев. Медью отливала чубатая голова под закатным солнцем.
– Веня! Сама судьба кинула тебя сюда. Выручай, корешок. Бочонок с первосортным пивом надобно доставить вон в тот дом. Прощаюсь с городом и сиротской жизнью. Еду к большой маме – в армию.
– Ладно. Покачу.
– Действуй, сынок, а я нырну в рыбную базу за воблой.
Веня покатил скользкую и холодную бочку по круто горбившейся булыжной мостовой. Напротив деревянного домика, где жила Марфа Холодова, поставил бочку на попа, сел на нее отдохнуть. Болтая ногами, с улыбкой посматривал на знакомое окно…
Краснорожий толстяк в белом замасленном пиджаке, сапно дыша, подкатился к Вениамину.
– Попался! Держите! – сипловато закричал он, навалившись брюхом на бочку. – Укатили. И кто? Эх, Веня, бокс-то, он тебя до хорошего не доведет.
– Не шуми, дядя, я знаю Рэма, не позволит стащить общественное пойло.
– А вот позволил твой Рэм, позволил! За тару-то не уплатил, она, тара-то, кусается нынче.
– Мне-то что? Бери свою бочку, – осерчал Веня, отступаясь от бочки. Она покачнулась и медленно покатилась по мостовой.
– Лови! Хватай!! Прощаю, награждаю. Лови!
Этот визг вмиг уничтожил добродушное настроение Вени. В два прыжка догнал и остановил бочку. Повеселевшим озорным взглядом окинул ниспадавшую к Волге улицу: безлюдна была в этот сумеречный час.
– На, катись на ней, жадный, – Веня слегка толкнул бочку. Она напирала на пивника, он пятился. Мутные глаза округляло недоумение.
– Животом упирайся, в нем вся сила. Слыхал, чаи, новый приказ: коль развелось много пузатых, считать брюхо грудью! – сказал Веня. Бочка катилась к Волге, подпрыгивая на булыжниках.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
I
Холодовы ждали Валентина. Старший брат, Семен, ждал потому, что Валентин обещал привезти мотоцикл. Жена Семена, Катя, надеясь, что деверь непременно выполнит ее просьбу: купит цветные нитки и заграничные туфли. Марфа думала, что брат приедет с молодой женой, Верой Заплесковой, с которой она переписывалась. Но нетерпеливее всех ждал Агафон Иванович. Никаких подарков он не хотел от сына, не хотел видеть его с женой – ни с молодой, ни со старой; любую жену, какой бы красоты ни была она, считал сейчас помехой в жизни сына. На его глазах, как он был уверен, погибал Семен, покинувший военную службу в звании старшины. Правда, Семен не хворал, наоборот, он был очень здоровый и гладкий мужчина, обладавший работоспособностью, как говорил старик, в тысячу лошадиных сил, боксер-любитель. Но какой
