— Ты же знаешь, мы не употребляем этой гадости, — сказал отшельник и облизнул пересохшие губы. — Мы едим настоящее мясо, настоящий хлеб…
Агент пожал плечами, бросил в рот таблетку «Алко», вынул еще одну из лунки и отправил ее следом.
— Разумеется, знаю, — проговорил он задумчиво. — Все только настоящее… У вас это вроде символа веры. А вот мне всегда казалось, что настоящее — то, что нам хочется считать настоящим, только и всего. Вот я проглотил таблетку из полиаурила. Минут через пятнадцать у меня возникнет ощущение сытости, как у человека, съевшего ваш хваленый допотопный бифштекс. Зато витаминов в моей таблетке гораздо больше и нет бактерий, которыми кишит мясо. Для меня настоящая еда — полиаурил.
— Я искал тебя не для того, чтобы спорить о еде, — сказал отшельник нетерпеливо. — Скажи мне, что с Марией?
— Мы не всегда знаем, что происходит с теми, кого возвращаем в мегалополис, — отозвался агент. — Я попытаюсь выяснить насчет Марии, только чуть позже. — Он посмотрел на отшельника долгим изучающим взглядом. — Я бы хотел, чтобы ты все-таки объяснил, отчего настоящее непременно лучше искусственного. И что плохого, если я глотаю полиаурил.
— Ты обещаешь мне разыскать Марию?
— Я попытаюсь… Только ты объясни. Для меня это очень важно. Я еще никогда не беседовал с отшельником вот так. Инструкция это запрещает, понимаешь, и вряд ли у меня хватит пороху когда-нибудь нарушить ее еще раз.
Отшельник слушал, не сводя с него настороженных, недоверчивых глаз.
— Семнадцать лет инструкция была моей молитвой, — продолжал агент, — а сегодня мне на нее плевать. Сегодня — особый день, день чудес. Отшельник сам явился в мегалополис…
— Хорошо, — сказал мужчина, — я отвечу тебе. Только у меня нет уверенности, что мое объяснение придется тебе по душе.
— Неважно, — произнес агент. — Говори.
— Вот ты вспомнил о полиауриле… Эти в общем-то безобидные таблетки появились, еще когда нас с тобой на свете не было. И никто ими особенно не интересовался. До того самого дня, когда некое влиятельное лицо не приобрело все права на монопольное производство полиаурила. Не стану уточнять, кто именно, этот джентльмен часто появляется в главной видеопрограмме. После этого начали происходить удивительные вещи. Полиаурил вдруг оказался в центре всеобщего внимания, ему стали посвящать массу рекламных видеосюжетов, научные мужи наперебой, захлебываясь от восторга, кричали о пользе чудо- таблеток. Нетрудно догадаться, за чей счет все это оплачивалось. А вскоре произошло еще одно событие, но говорили о нем гораздо меньше. Вернее, пытались вообще умолчать. Загадочная эпидемия поразила домашнюю живность — скот, птицу. Те, кто пытался заняться производством натурального мяса, разорялся в два счета. В одном из выступлений руководитель службы безопасности позволил себе вскользь упомянуть о необъяснимом море, присовокупив, что это-де очередная попытка красных ускорить конец мегапополиса. Руководитель воззвал к патриотическим чувствам жителей и дал понять, что ничего страшного в общем-то не произошло, если существует такой прекрасный заменитель мяса — полиаурил. Надеюсь, ты понимаешь, отчего события развивались именно так?
Агент встряхнул головой, словно пытаясь освободиться от наваждения.
— А почему я, собственно, должен тебе верить? — спросил он подозрительно, с неожиданной для самого себя агрессивностью. — Где гарантии, что ты не выдумал это все? Кто тебе мог рассказать?
Град вопросов не смутил отшельника. Он лишь усмехнулся краем рта.
— Я предвидел, что мой рассказ будет тебе не по нутру. Нет пропасти глубже, чем между отшельником и охотником за черепами. Только это все — правда. Можешь проверить… если сможешь. Мне было кому рассказывать о таких вещах. Отцу, деду. Я же не вылупливался, как ты, из-под колпака в киндерполисе, и мне не вправляли мозгов роботы в стандартном колледже. В сельве я прошел совсем другой курс наук. И вот что я тебе скажу. Настоящее всегда будет в цене, как бы вы ни бесновались. Настоящие люди. Настоящие чувства. Настоящая еда.
— Очевидно, я твоих глазах я уже не совсем настоящий человек? — саркастически рассмеялся агент.
— Нет, не настоящий! — спокойно, с такой уверенностью, что у агента похолодела кожа на спине, произнес мужчина. — Ты, как и все, кого устраивает жизнь в мегалополисе, уже почти не человек. — Во взгляде отшельника появилось даже что-то похожее на сочувствие: — Вы придумали бездну хитроумных приспособлений, которые заменили буквально все. Вы почти не двигаетесь, не общаетесь, не размышляете… Любовь вам заменяет сеанс в секс-иллюзионе, мясо — полиаурил. Доходит до комичного — вы даже жевать потихоньку разучились. Проглотил таблетку — и никаких забот. Быстро, удобно, только зубы от этого лучше не станут, верно? Но что это в сравнении с душой, лишенной подлинной любви и подлинных страданий! С сердцем, у которого украли материнскую ласку! Посмотри на свои руки — они почти лишены мускулов. В мегалополисе роботов больше чем нужно. Взгляни в зеркало — как узок твой лоб. В мегалополисе тебе не позволят слишком много думать — и это удел машин. Мы не против прогресса, — с нажимом вел дальше отшельник, — но против того, чтобы прогресс доходил до абсурда, уродовал человека. А вы, живущие в мегалополисе, спокойно наблюдаете, как в вас убивают все человеческое, потому что это выгодно кучке негодяев. Нет, вы уже не люди, — повторил он с бесконечной убежденностью, — и все дальше отдаляетесь от людей. А мы хотим оставаться ими, несмотря ни на что. Именно поэтому мы враги…
— Враги! — глухо подтвердил агент, почувствовав, что у него начинает заплетаться язык.
— И мы останемся врагами до тех пор, пока вы сами не превратите себя в ничто. Не знаю, когда это произойдет, но думаю, что рано или поздно все вы будете выглядеть, как вон те твари, — он ткнул пальцем вверх, где под потолком лениво перебирали мохнатыми лапами крупноячеистую сеть пауки с человечьими головами.
— И что же тогда? — спросил агент с ненавистью,
— Тогда мы вернемся в мегалополис, чтобы спасти тех, кого еще можно спасти. Мы уничтожим ваши машины, кроме тех, что не мешают человеку оставаться человеком. И заживем счастливо.
— Заживете… — отозвался агент. — Если вас к тому времени не уничтожат, как крыс.
— Сельва большая, — сказал отшельник. — И места в ней хватит, хотя выжить, конечно, не просто. Да что там, ты сам все прекрасно знаешь. Сельвы вы не тронете, — уверенно сказал мужчина, — иначе планета задохнется без кислорода. Мегалополис задохнется. Вот и решай, у кого из нас больше шансов.
Агент не ответил. Он боялся говорить, опасаясь, что вспыхнувшая внезапно где-то внутри и горячей волной затопившая мозг острая ненависть к собеседнику вырвется злым бессмысленным криком.
Он и сам не понимал толком, откуда, из каких глубин поднялась эта ненависть. Возможно, все заключалось в том, что он привык иметь дело совсем с другими отшельниками. Те, кого агент приводил в мегалополис, держались скованно, настороженно. Это был не их мир, не их территория…
А может быть, все дело было в словах мужчины, агент чувствовал их правоту, хоть и боялся признаться в этом себе самому.
Слова эти, весь облик сидящего напротив отшельника словно кричали агенту о том, что семнадцать лет, подумать только, семнадцать лет были потрачены впустую, в погоне за зыбкой, нереальной целью. В надежде победить то, что победить невозможно.
Этот мужчина, сидящий напротив, был приговором. Воплощением его жизненной неудачи, его ничтожества.
— Мария, — донеслось до агента словно откуда-то издалека. — Ты обещал помочь разыскать Марию.
Агент вскинул глаза на отшельника, словно увидев его впервые. Неожиданная, мстительная мысль заставила его усмехнуться коротко и зло.
— Сейчас, — пробормотал он, — сейчас полюбуешься своей Марией.
Он быстро отыскал кассету со знакомым изображением…
Из неясного свечения посреди комнаты возникла тоненькая фигурка девушки.
Отшельник подался вперед, фаланги его пальцев, сжатых в кулаки, побелели от напряжения.
Девушка стала раздеваться под мелодичный перезвон, и агент с наслаждением наблюдал за
