одежда помята, прическа сбита, движения неуверенные — усталость сковывает тело. Одета в широкую сельскую юбку, под простеньким с прямыми плечами и накладными карманами пиджачком — цветная блузка. Брови вразлет, смуглянка, это видно даже при неверном свете лампы. Держится уверенно, даже нахально; по этому сразу отличишь, что хоть и одета в сельскую одежонку, но скорее всего горожанка. По выговору трудно судить, откуда она, — говорит на том среднем украинском языке, который стал входить в обиход в последние годы.
Чемоданчик ее Юлий Макарович успел осмотреть, пока чай готовил. Ничего интересного: колбаса, кус масла, завернутого в чистую полотняную тряпку, другие продукты. Это мог быть гостинец из села родственнику-горожанину.
Девушка наконец отодвинула чашку с чаем, с любопытством посмотрела на Юлия Макаровича.
— Так вот вы какой… — протянула не без интереса.
— Какой? — машинально переспросил хозяин квартиры. Он уже давно догадался, что за гостья к нему пожаловала, однако считал нужным пока всем своим видом демонстрировать недоумение и легкое возмущение бесцеремонностью девушки.
— Я вас почему-то представляла более молодым…
— Хватит, — не повышая голоса, приказал Юлий Макарович. — Вы, кажется, ошиблись адресом. Отогрелись и уходите. У меня нет племянниц…
— Зачем же так, дорогой дядюшка? — не смутилась девушка. Она даже улыбнулась в ответ на несдержанность Юлия Макаровича, но улыбка эта была холодной, злой. — Як вам, можно сказать, на крыльях летела…
— Кто вы? Отвечайте, живо! — Юлий Макарович умел приказывать, не повышая голоса: слова катились однообразно и ровно, но редко кто ослушивался Беса, когда он приказывал.
— Мама предупреждала, что вы строгий, — девушку не смутила резкость. — Еще она говорила, что у вас короткая память. Покажи, советовала, брату, вот эту косынку, я ее в детстве любила. По ней он тебя и узнает…
Девушка извлекла из кармана пиджачка голубую шелковую косынку. Края ее обрамляла черная смужка.
Черно-голубой пароль немного смягчил Юлия Макаровича. Но годы конспирации научили его не верить даже собственным глазам. Бывает и так, что тебе покажут саблю — редкую, дорогую, и докажут, что именно ее поднимал на турок Иеремия Вишневецкий, а окажется, что это просто искусная подделка. Из-за кордона на «земли» путь длинный, мало ли какие превращения могут произойти на этих немереных километрах с курьерами.
— Помнится, у моей сестры действительно была такая косынка, — сказал Юлий Макарович, — но она никогда не говорила, что у нее есть взрослая дочь.
— Видно, вы запамятовали. А мама вас так хорошо помнит, даже стихи, которые вы любили. Вот эти…
Юлий Макарович продолжил:
— Странно, — сказал, подумав, Юлий Макарович, — я готов признать, что действительно по старости мог забыть что-то. С сестрой давно не встречались… Но адрес ведь у нее не изменился?
— Можете написать, — сжавшись под недоверчивым взглядом Юлия Макаровича, ответила девушка, — мама все подтвердит. И даже то, что я приехала хоть и с деньгами, но без знакомых, без добрых покровителей, и что негде даже на первых порах остановиться.
Она, судя по всему, растерялась: пароль не произвел впечатления. Может, в чем-то ошиблась?
— Если вы считаете, что я навязываюсь, то могу и уйти, — тихо сказала гостья.
По лицу Юлия Макаровича нельзя было прочесть, о чем он думает. Лицо его — рано состарившегося человека — ничего не выражало; пожелтевшая, почти пергаментная кожа обтягивала скулы, широкий лоб, остренький подбородок. Изрезано оно морщинами — такими изображают пенсионеров, немало хлебнувших в жизни, прежде чем устроиться с газетой в руках в мягком кресле заработанной праведными трудами собственной квартирки.
Юлий Макарович действительно походил на скучненького провинциального служащего, дотягивавшего до каких-то, одному ему известных рубежей последние годы. Был он невысокого роста, худощавым и чуть сгорбленным. А глаза были неожиданно живыми, яркими.
Но пароли совпали, и надо что-то решать. Девица не свалилась как снег на голову — ее ждали. Но ожидание это. во-первых, затянулось; во-вторых, она не имела права явиться сюда, к нему на квартиру, адрес которой знают только два человека: Мудрый за кордоном, а здесь — проводник одной из сотен. Если пришла действительно Ганна Божко, с нею шутки плохи. Полученные из-за кордона инструкции требовали не просто помочь ей — Юлий Макарович поступал в ее распоряжение.
— Что вы решили? — строго спросила Ганна. — Я устала, путь был длинным и трудным.
— Может, вы хотите с дороги немного привести себя в порядок? Дверь направо в передней — там ванная.
Ганна кивнула, взяла свой пиджачок («Почищу немного», — объяснила) и ушла в переднюю. Пока она гремела задвижками, открывала воду, мылась, Юлий Макарович напряженно размышлял. Все контрольные пункты на курьерской тропе Ганна прошла благополучно, об этом своевременно сообщили информаторы. Последнее сообщение о Ганне поступило три месяца назад. Где она была эти девяносто дней? Что делала? Не принесла ли, как сорока на хвосте, провал? Та ли, за кого выдает себя? Интуитивно чувствовал Бес, что здесь что-то не так. Требовалась проверка. Из закордонного центра уже несколько раз приказывали сообщить, куда делся курьер. Бес мог ответить пока только одно: выясняем. Сигнал тревоги не поступал, что обнадеживало. И все-таки…
Ганна вошла в комнату посвежевшая, горячий душ смыл усталость.
Дожидаясь ее, Юлий Макарович включил почти на полную мощность приемник — добротный немецкий «Телефункен». Киев транслировал из республиканской филармонии концерт украинских народных песен.
— Где я буду спать? — спросила Ганна, с интересом вслушиваясь в музыку.
— Прежде вы ответите на несколько вопросов, — спокойно сказал Бес. И заорал, зная, что музыка забьет в квартире все звуки, не даст им переплеснуться к соседям: — Твоя подлинная фамилия?!
— Ишь чего захотел, дорогой дядя! — не испугалась крика девушка. — Для вас я Ганна Божко, и никто другой.
Бес резко вырвал из кармана халата пистолет.
— Молись богу, стерва, — прошипел он. — Отсюда живой не уйдешь… Говори, кто подослал?
— У вас нервы не в порядке. — Девушка как вошла в комнату, так и не успела ни сесть, ни повесить куда-нибудь пиджак — он у нее был перекинут через руку, пола чуть свесилась, прикрыла руку.
— Стань под лампу, чтобы я видел лицо, — приказал Бес.
— Прекратите истерику! — перешла на крик Ганна. — А то ненароком пристрелите, как тогда покажетесь на очи Мудрому?
— Под лампу! Считаю, раз…
