— В землю легли хлопцы, — в тон ему ответила Галя. — Кстати, я убеждена, что Сыч — из мельников-цев, потому, возможно, вы не знаете о его группе…
— А чтоб их в аду прожарили до костей, тех мельниковцев! — вскипел Бес. — Они же могли всех нас чекистам на блюдечке преподнести… Может, ты знаешь и чего он за тебя взялся?
— А как же… Решил Сыч, что меня к нему кто-то приставил: то ли чекисты, то ли друзья по общему делу. Конечно. Хотел попугать, поизмываться, посмотреть, как я себя поведу, а уж потом на месте решить, как дальше поступать.
Галя видела — Бес никогда не сознается, что Степан Сыч действовал по его приказу. Он будет открещиваться от него как черт от ладана. И решила помочь референту, зачислив директора Дома народного творчества в мельниковцы.
— Нет ничего хуже междоусобицы…
И она и Бес хорошо знали о том, что лютая распря раздирает их и без того ослабевший лагерь.
Началась она много лет назад, после гибели Евге на Коновальца. В 1938 году «вождь» получил на съезде украинских националистов в Роттердаме «подарунок» от доброжелателей — роскошную сюрпризную коробку. Подарок помог ему мгновенно и безболезненно стать «мучеником» — бомба разнесла полковника в клочья.
Началась борьба за престол ОУН. По устному завещанию Коновальца его место занял Андрей Мельник. Но разве мог согласиться с такой «несправедливостью» молодой попович, энергичный бандит Бандера — Серый? Серый кинулся к своим друзьям в гестапо. Вцепились в чубы друг другу, плевали в лицо, торговали титулами, наплодили десятки книжонок, в которых обливали соперников помоями. Иногда прибегали и к пистолету, как наиболее удобному средству политической борьбы. Шли чистки, проводились конгрессы.
Не обошла эта борьба и низовые звенья ОУН. Но там не очень-то разбирались в высокой политике, а действовали по-простому — уничтожали конкурентов всеми доступными способами.
Были в этой борьбе периоды временного затишья, примирения, видимости сотрудничества. Были и вспышки взаимной ненависти, когда нож оказывался главным судьей.
Паны дрались, а у холопов чубы трещали. Злое слово, брошенное Бандерой на очередном сборище националистов «Консулу-первому» — такая кличка была у Мельника, — отдавалось автоматными очередями и чистками в рядах ОУН.
Бес был ярым бандеровцем. Конечно, размышлял вслух Бес, он и сам мог бы догадаться, что в «его» зоне сохранились остатки мельниковцев. Не надо было ждать, пока они по свойственной этим выродкам тупости накинутся на особо доверенного курьера. В то же время ведь сидели в своей норе, молчали.
Бес решил сделать вид, что принимает версию Гали.
— Надо его убрать, — спокойно сказал Бес.
— Представляете, какой перелолох начнется, когда найдут Сыча придушенным? — засомневалась Галя. — Не думайте, я сама с радостью помогла бы ему навеки укрыться землею, но…
— Никаких «но»! Этот тип может причинить нам крупные неприятности.
Галя недолго размышляла. Да, действительно, требуется хирургическое вмешательство.
— А как вы намерены поступить с Рыбалкой и Эрой?
— И их туда же. — Бес ткнул пальцем себе под ноги.
— У вас что, полным-полно людей? — ехидно спросила Галя.
— Лучше одному, чем с подонками…
Галя усмехнулась. Странно, что даже Бес может кого-то зачислить в подонки.
— Рыбалку и Эру я включу в свою группу, — решительно сказала она. — Конечно, когда ближе познакомлюсь с ними…
— Смотрите не ошибитесь, — предупредил Юлий Макарович.
— Конечно. Да и кто они? Рядовые нашего движения. Служили Сычу, поскольку другого проводника рядом не оказалось, теперь послужат нам. Тем более что Рыбалка не в пример своему начальнику молчал.
— Так-то оно так…
— И Сыча пока не трогайте.
— Это еще почему? Ждать, пока к чекистам побежит? Или со страху в вас пулю всадит в темном углу?
— Со мной ему не справиться. Он трус, такие могут убивать только чужими руками. И потом… — Галя зло блеснула глазами, — мне доставит удовольствие, если я лично распоряжусь судьбой этого злодия.
…Вскоре Сыч выехал в командировку по распоряжению областного управления культуры. В срок не возвратился. Его искали несколько дней, опрашивали население.
Удалось установить, что Сыч поздно вечером из маленькой райцентровской гостиницы — готеля — отправился в гости к кому-то из знакомых. Больше его никто не видел. В райцентре с тревогой поговаривали, что это дело рук националистов.
А Бес через недели три получил грепс от Буй-Тура. Сотник лаконично «голосыв» — рапортовал, — что по приказу Гуцулки ликвидировал директора областного Дома народного творчества Сыча.
Документы Сыча: служебное удостоверение, профсоюзный билет и командировочное удостоверение — прилагались к донесению.
Глава XXIV
Галя сказала Чайке, что намерена представить ее Бесу.
— Зачем? — запротестовала было Леся.
— Бес уже знает, что ты ходишь у меня в помощницах.
— И пусть…
— А вдруг случится что-нибудь непредвиденное? Кто меня заменит?
— Не я, во всяком случае.
— Почему?
— Потому что веры мне ни от кого не будет: для одних я — курьер Рена, для других — подозрительная особа, находившаяся под следствием у чекистов.
— Бес ничего не знает о твоем аресте. А я тебе доверяю полностью.
— Смотри не ошибись.
Леся вспомнила, как, выйдя на свободу, отыскала методиста областного Дома народного творчества Галину Шеремет. Был тогда у них длинный разговор — за полночь. Предупредила ее Галя:
— Все мои приказы для тебя закон. Иначе и свою голову потеряешь, и меня погубишь.
И еще спросила Лесю:
— Надеюсь, не только желание отомстить за жениха привело тебя к нам… — поправилась быстренько: — …ко мне?
— Есть и другие причины, — сказала Леся.
Галя отметила, что эта девушка из тех, кто шел к своим целям через любые препятствия.
— Очевидно, знаешь уже, что с сегодняшнего дня ты моя помощница?
— Высокая честь! — чуть приметно улыбнулась Леся. — Была курьером у Рена, теперь у тебя…
— Большое доверие, — строго поправила Галя. — Воевала против Украины, теперь будешь ее защищать…
Юлий Макарович тоже без особого энтузиазма встретил предложение Гали познакомиться с Чайкой.
— Как вы вышли на Мавку? — дотошно уточнял он.
— Просто. Мне назвал ее Мудрый в числе людей, помощью которых я могу воспользоваться.
— Мавка — курьер Рена, — качал головой Юлий Макарович. — Не мелкая птаха — я должен был бы ее знать.
— А разве вам было известно все окружение куренного Рена?
