Венгрия входила во внешнюю зону этого пояса, где новые завоеватели допускали краткий переходный период от капитализма к советскому строю, хотя с самого начала было ясно, что именно советизация и является их конечной целью. Неспособность Хорти вывести страну из состояния войны, принесшей множество разрушений и лишившей ее правительство даже видимости законности, означала, что срок переходного периода может быть значительно сокращен. Вакуум власти и экономический хаос играли на руку коммунистам. Их уверенность и энергия, их всегда готовые и очень простые решения, а также несомненные организаторские способности казались притягательными, как магнит, людям, вылезающим из своих укрытий и убежищ, возвращающимся с фронтов – будь то военный или трудовой фронт, или из лагерей для военнопленных и жаждущим убедительных программ, с помощью которых можно было бы вновь построить гражданское общество. Лучше всего это желание было выражено словами одной жизнеутверждающей песни, которая завершалась уверенным предсказанием: «Мы назавтра перевернем весь мир». Именно притягательностью этой энергии, которую люди ошибочно восприняли как /504/ признак духа времени, объясняется то обстоятельство, что в ряде стран, расположенных к западу от Венгрии, местным коммунистическим партиям не понадобилось присутствия Советской Армии, чтобы блестяще выступить на выборах в первые послевоенные годы. Там же, где она была расквартирована, ее присутствие сыграло роль силы, определяющей развитие стран, разделивших судьбу Венгрии: в них так или иначе уничтожался политический плюрализм, вводилась плановая экономика, полностью сменялся состав правящей элиты, а всем остальным был предуготован избыточный эгалитаризм. И все это обосновывалось господством марксизма-ленинизма.
По сути дела, в Венгрии оказалось немало людей, готовых добровольно и сознательно сотрудничать с Советами. Но еще больше было тех, кто совершали это вынужденно или неосознанно, не отдавая себе отчета в том, что они участвуют в создании в Венгрии тоталитарного режима, зависящего от Москвы. Период советизации стал временем болезненного испытания венгров на наличие у них социальной и политической ответственности. Это испытание отягощалось тем, что и в межвоенный период венгры жили в атмосфере сложных моральных противоречий, утратив на время четкие ценностные ориентиры. Тем не менее, они прошли эти испытания с переменным успехом. И если не лучше, то уж во всяком случае, не хуже, чем народ любой другой страны, подвергшейся советизации. Суть вопроса, однако, в том, что при сложившихся обстоятельствах нежелание народа сотрудничать под любым видом очень мало могло что- либо изменить. Вместе с тем следует иметь в виду, что любые виды, формы и даже степень коллаборационизма, прежде всего, обусловливались ограниченностью государственного суверенитета Венгрии. Поэтому наиболее вероятным представляется предположение, что, будь Венгрия свободным и суверенным государством, ее история в послевоенный период сложилась бы иным образом. Те демократические начинания, которые имели место в 1944–48 гг., при всем их очевидном разрыве с традициями консервативного и националистического авторитаризма межвоенного периода, тем не менее, были вполне органичны для венгерского общества в отличие от большевистского тоталитаризма. Не в первый раз в венгерской истории отсутствие подлинной государственной независимости, вызванное либо иностранной военной оккупацией, либо враждебной международной обстановкой, либо сочетанием обоих этих факторов (как бывало в 1849 и 1918 гг.), не давало возможности развиваться ее собственным тенденциям, тому внутреннему потенциалу, который был заложен в социально-политической жизни самой /505/ страны. Говоря о том, что венгерское общество очень быстро советизировалось, подчас считают, что это – наглядное свидетельство того, что Венгрия являлась социально отсталой, типично восточноевропейской страной, в которой идеи всемогущества государства и однородность массы подданных перевешивали любые понятия, связанные с гражданским обществом и его идеями частной инициативы, плюрализма ценностей и мнений, потенциала личности. Многообещавшие демократические инициативы первых послевоенных лет, предпринятые несмотря на неполный государственный суверенитет, а также тот факт, что в 1956 г. Венгрия была единственной страной, поднявшей знамя антитоталитарной революции, свидетельствуют как раз об обратном: не только большевизм, но и консервативный авторитаризм межвоенного образца был для Венгрии уже неприемлемым режимом.
В 1956 г. повторилась политическая ситуация 1849 г., 1918–20 гг., а также 1944–48 гг., возможно, еще более драматическим образом. Международная ситуация была весьма сложной, и иноземные вооруженные силы вновь лишили Венгрию возможности обрести независимость и выбрать собственный путь. После 1956 г. в стране начался период, в общих чертах воспроизводящий ту ситуацию, которая складывалась после 1849 г. (или после 1867) и после 1920 г.: режим, порожденный неприкрытым террором, консолидировался благодаря мерам, одобренным широкими слоями венгерского населения, которое быстро овладевало нехитрой наукой прагматизма после суровых испытаний на прочность. Если революцию 1956 г. рассматривать под другим ракурсом, то, как и революция 1848–49 гг., она не была напрасной и не завершилась полным разгромом, ибо она заложила основы новой системы взаимоотношений. Венгров она научила более реально оценивать свои возможности, а Москву заставила признать, что ее власть не безгранична. Именно последнее обстоятельство открыло перед новыми венгерскими лидерами некоторую свободу маневра, благодаря чему они не только сумели завоевать симпатии части венгерского общества к своей власти, но и сделали ее вполне терпимой для большинства, так как люди стали обладать такими правами и привилегиями, которые и не снились гражданам других стран советского блока. Тщательно взвешиваемая свобода слова и мнений, доступ к культурным ценностям, внимательно отслеживаемые процессы социальной мобильности широких слоев населения, прежде не допускавшихся к сознательной общественной жизни, и в особенности стремление создать общество потребления, ранее также незнакомое значительной части граждан, – все это примирило народ с властью партийной бю- /506/ рократии, с коммунистической «номенклатурой», подотчетной стране Советов. Общество также восприняло определенный набор табу типа запрета многопартийной системы или альтернативной трактовки событий 1956 г. (официальная версия – «контрреволюция»). Однако ни либерализация, пределы действия которой всегда устанавливались в зависимости от нюансов внутрипартийной борьбы венгерских коммунистов, а также ветров, дующих из Москвы, ни все возраставшие иностранные займы, которые брались для
