тридцать четвёртом подъём подкрепился государственными ассигнованиями на вооружение. Как следствие — британскому льву тоже понадобилась война…
Франция переживала кризис тяжелее, чем её островная соседка. Имея свои колонии, Франция могла бы использовать английский опыт, но положение осложнилось политическим хаосом внутри страны. Память войны во Франции, понёсшей большие жертвы, чем Англия, было куда болезненней, и породила кучу всевозможных политический течений. К власти рвались и социалисты, и фашисты, и коммунисты, решавшие свои споры с помощью оружия, и в этой сваре экономические проблемы отступали на второй план — извините, не до того.
В конце концов победу одержало правительство Народного фронта, ориентированное на нужды не слишком богатых граждан, однако увеличение расходов по социальным статьям поставило его перед проблемой непомерно разбухшего дефицита государственного бюджета. Пришлось пойти на первую девальвацию франка, что немедленно отрицательно сказалось на уровне жизни французов. Призрак коммунизма, замаячивший во Франции, вызвал бегство капиталов из страны — то, чего когда-то удалось избежать Ришелье, — и рост сопротивления решениям правительства со стороны «толстых денежных мешков».
Правительство Блюма не решилось поставить под контроль государства деятельность Французского банка и начать налоговую реформу. Сменившие его социалисты также не смогли запрячь в одну упряжку коня и трепетную лань, и вторично девальвировали франк. На этом всё и кончилось: сформированное в апреле тридцать восьмого года правительство Даладье окончательно отказалось от программы Народного фронта.
Величие Франции как первой страны мира стало достоянием истории, хотя Даладье удалось несколько оживить экономику страны. Чем? А всё тем же — премьер подсыпал в кормушку отощавшему галльскому петушку воронёные зёрна военных заказов…
По экономике Германии, потерпевшей поражение в Мировой войне и зависимой от стран- победительниц, кризис ударил дубиной, к середине тридцать второго года умертвив всю её промышленность и вызвав тотальную безработицу и гиперинфляцию. Неспособность властей справиться с экономическим кризисом, обострение социальных противоречий и страстное желание германских монополий вернуть утраченные позиции на мировых рынках — опьянение страны этим дьявольским коктейлем, настоянным на острой ностальгии немцев по былому величию кайзеррейха, проложило дорогу к власти вождю национал- социалистов Юлиусу Терлигу, в тридцать третьем году самым что ни на есть демократическим путём ставшему канцлером Германии.
Если Делано-Руз только допускал вмешательство государства в экономику, то Юлиус Терлиг полностью подчинил экономику интересам государства. Способом вывода страны из кризиса (и осуществления далеко идущих планов) стала тотальная милитаризация всего её хозяйства. Нацисты создали мощный аппарат государственного регулирования экономики: она управлялась из единого центра — Главного хозяйственного совета, перераспределявшего все финансовые, людские и сырьевые ресурсы. Диктатура меча при отсутствии средств на инвестиции, прекратившейся помощи извне и самоизоляции страны пустила в ход прямое принуждение. Резко вырос государственный сектор экономики — предприятия выкупались, а у «расово неполноценных» владельцев попросту отбирались. В последнем случае бывшему собственнику в качестве компенсации оставлялась его драгоценная жизнь и возможность убраться из Германии на все четыре стороны.
Такой вариант интервенции государства в экономику оказался весьма эффективным и позволил всего за один год покончить с кризисом (прежде всего в тяжелой промышленности) и обеспечить быстрые темпы роста. И неудивительно, что в первую очередь росла военная промышленность Германии — под знаменем реванша страна шла к новой войне…
В Италии кризис положил начало новому этапу становления фашистского режима. Под предлогом принятия антикризисных мер фашистское государство поставило под свой контроль основные отрасли экономики. Однако по сравнению с экономикой нацистской Германии, уровень государственной монополизации в Италии был гораздо ниже — действие рыночных механизмов сильно ограничивалось, но они не были целиком демонтированы. Модель государственно-монополистического капитализма по- итальянски была скорее монополистически-государственной: государство, приобретя тысячи акции промышленных предприятий, стало не хозяином экономики, а всего лишь одним из крупнейших акционеров. В итоге финансовые круги пошли по пути компромисса: с одной стороны, они сохраняли внешнюю лояльность режиму Муссолини, а с другой — продолжали деловое сотрудничество с западными партнерами (когда легальное, а когда и не очень).
Тем не менее, экономический рост позволил дуче задуматься о внешней экспансии, и монополии его поддержали: милитаризация экономики, военные заказы и завоевание новых территорий открывало перед ними очень заманчивые перспективы…
В Японии на волне мирового кризиса к власти пришли оголтелые милитаристы, рассчитывавшие решить все экономические проблемы исключительно расширением своей сферы влияния: вооружённым путём — а как же иначе? И Страна Восходящего солнца встала на путь ускоренной милитаризации, точнее, продолжила начатое ещё полвека назад.
За этот выбор ратовали не только потомственные самураи, не мыслившие жизни без войны, но и концерны-дзайбацу, возникшие в годы Первой мировой и на американский манер сколотившие капитал на военной конъюнктуре. Япония строила мощный военный флот и усиливала армию, готовясь померяться силами с крупнейшими мировыми державами и воплотить в жизнь заветный лозунг «Азия для азиатов»…
И была ещё Россия, которая — как всегда — оставалась для Запада уравнением с очень многими неизвестными…
…Мир неумолимо соскальзывал к войне — война была нужна всем ведущим актёрам мировой сцены, а мнения массовки и тех, кто надеялись остаться зрителями этого кровавого спектакля, традиционно не спрашивали…
…Двое кадетов военно-морской академии в Аннапелье основательно начистили друг другу физиономии, повздорив из-за ветреной девчонки, но потом стали лучшими друзьями и надеялись попасть после выпуска на один корабль или хотя бы на один флот — желательно на Тихоокеанский, на Гавайи, в Порт-де-Перл. Этих парней звали Луи Мажордом и Жак Рембо.
…Шестнадцатилетний Степан Макаруа, названный так в честь своего деда, мечтал стать военным лётчиком. Но лётчиком морской авиации — любовь к морю он унаследовал от своего отца, русского морского офицера.
…Двадцатитрёхлетний Пьер Лико не думал о военной службе — ему нравилось жить на земле, на маленькой отцовской ферме у Форт-Росса, неподалёку от Сан-Франциско. Что ещё нужно для счастья, особенно если лукавая Жанна, дочка соседей, согласится выйти за него замуж?
…Девятнадцатилетний курсант артиллерийского училища Петя Лыков, которого ещё никто не называл Петром Игнатьевичем, подперев стриженую голову, старательно изучал по тонкой брошюре устройство семидесятипятимиллиметрового орудия образца 1891/1902 года.
ИНТЕРМЕДИЯ ЧЕТВЁРТАЯ. Строители пирамиды
— Это будет выглядеть так.
Седовласый поджарый человек вложил в проектор плотный лист бумаги с рисунком и щёлкнул тумблером.
И на белом экране, занимавшем почти всю стену, возникло изображение усечённой пирамиды, с
