удивление водителя и пассажиров при виде меня в таком состоянии! Конечно же, я пыталась сдерживаться. Но не всегда с успехом.
Зато во время работы с компьютером подобного не случалось ни разу, наверное, виртуальная реальность на время отсекает страдающую часть мозга. Алене же я старалась своими переживаниями не досаждать. Подруга – не психотерапевт и не обязана постоянно купаться в чужом душевном болоте, в котором самому противно до смерти. По крайней мере так принято на Западе. Поэтому я распускала себя только теми вечерами, когда Аленки не было дома – включала душ и под шум воды тихонечко скулила в ванной. К моему облегчению, подружка нередко до утра праздновала трудовые победы со своим веселым интернациональным коллективом. Да, мне бывает здорово не по себе, но неужели же подавленное состояние так заметно? Сознательно ведь стараюсь скрывать. Или, может статься, вовсе и не тихонечко, как мне самой кажется, поскуливаю, но вою в полный голос, и Алене соседи доносят?
Лишь минут через пятнадцать после моего «явления народу» благоухающая нежнейшим запахом духов «Элизабет Арден» подружка спустилась пред наши очи, и в черном «Мерседесе» все вместе мы тронулись, наконец, на многообещающий бал-концерт.
Мимо красиво подмерзшего, манящего далекими золотистыми огоньками побережья мы с ветерком выехали на премиленькую полную всевозможных посольских особняков улочку, и перед нами медленно раздвинулись орнаментальные металлические ворота, для привлечения гостей обозначенные двумя гордо полыхающими в ночи факелами. Презентационная вилла русского посольства находилась в самой глубине заснеженного сада, и Николай начал рассказывать, что летом здесь все совсем не так, как сейчас. Летом с открытой посольской веранды открывается чудесный вид, где вдалеке, за нежно-зелеными деревьями, виднеется лениво колыхающееся море, в саду, в зарослях черемухи и сирени, благородно бледнеют фигуры греческих богов и богинь. Теперь же, к сожалению, вместо богов видим мы лишь грубо сколоченные ящики.
Компания наша несколько припозднилась с прибытием: одетая в торжественное черное платье ответственная дама с высокой прической времен Льва Толстого уже заканчивала вступительную речь о каких-то лауреатах всевозможных международных конкурсов, Государственных и прочих премий, народных и заслуженных деятелей искусств, к тому же успевших подготовить более шестисот студентов к вступлению в самостоятельную музыкальную жизнь. Кто-то встал и любезно предоставил мне место в зале на типичном «стуле из дворца», по-видимому, одном из тех, за которыми так страстно охотились великие аферисты из «12 стульев»: О. Бендер и И. Воробьянинов. Стульчик обладал кокетливо прогнутой спинкой в изящном декоре, нежно-полосатенькой в зелененький цветочек округло-грушеобразной мякотью сиденья, женственно завлекательным «телом» в виде скрипочки и ножками «как у бульдожки», но и не лишенными грациозности в то же самое время. Я про себя засмеялась: вот не думала, не гадала, что и на таких придется посидеть и надо бы сиденье незаметно прощупать – а вдруг внутри действительно полно бриллиантов. Через несколько минут решила посмотреть на публику и огляделась вокруг: нарядные, прекрасно одетые, аристократично холеные интернациональные гости, казалось, всей душой внимали словам докладчицы в бархате. Наконец она окончила, все обрадованно зааплодировали, и переводчица начала переводить сие краткое выступление для норвежской части гостей. Впереди замаячила перспектива еще одного повторения доклада, но уже на английском. Я подумала, что совсем напрасно торопила Алену, прямо сидящую сейчас через три кресла от меня, и сконцентрировала внимание на стройной пушистой елочке.
Всем своим видом посольская елочка в больших матово-золотистых шарах, точно такого же размера бантах и белых атласных лентах, струящихся полосами вольно ниспадающим с самой верхушки до пола, напоминала скорее о свадьбе, чем о Рождестве и Новом годе. О, да – она была похожа на сияющую счастьем юную невесту!
Норвежский вариант текста оказался на удивление краток, а по-английски вступительное слово решили вовсе не зачитывать. На сцене, возле черного элегантного рояля «Стейнвей и сыновья», наконец-то появились два солидных господина в смокингах: один композитор и один певец – вышеупомянутые лауреаты всевозможнейших конкурсов и премий. Концерт начинал композитор. Он сел за «Стейнвей», решительно откинул фалды фрака и заиграл собственные сочинения. Игра была поистине виртуозной. Мне стало казаться, что дивные сверкающие звуки словно с небес начали стекать на вдохновленный пианистом рояль, на висящие в зале романтические пейзажи суровых норвежских скал и фьордов, на искрящиеся бриллиантовыми брызгами хрустальные светильники, на золоченые в виньетках зеркальные рамы, на лица зачарованных слушателей, делая всю картинку удивительно чудесной и светлой. Под переливы возвышенно-глубоких и одновременно полных неземной нежности звуков музыки в околдованно замерший зал ворвались пьянящие запахи цветов, легкий шаловливый голубой ветерок с солоноватым привкусом моря, игривые лучи весеннего солнца и чудные, волшебные и добрые сказки.
Композитор доиграл свои «Маленькие серенады», под шквал аплодисментов улыбчиво раскланялся во все стороны и вернулся обратно к роялю, a там к нему присоединилась тоненькая, как березка, девушка- скрипачка. Прежняя «бархатная» дама торжественно пригласила на сцену певца, он начал с арии из оперы «Паяцы». Да, такое можно услышать лишь в русском оперном театре – бескрайнюю удаль и ощущение, что ты лишь на волосок от падения в бездну миров. О Боже, как же хорошо мне было знакомо это чувство!
И будто прорвалась во мне плотина и хлынули внутрь неудержимые воды великой древней реки, а может, это потоки горящей вулканической лавы сметают все на своем пути и заливают весь зал. Страдающий до безумия голос звучал из глубин некоей разбушевавшейся стихии, и оставалось лишь дивиться, почему вибрирующая, как во время землетрясения, вилла вместе с сидящей в ней несколько ошалелой публикой каким-то чудом еще удерживается на Драменсвее, а не улетает покорной щепкой в открытое море. Да, певческий голос был велик и могуч, а концерт понравился мне необыкновенно.
Слушатели хлопали неистово, несколько раз вызывая музыканта и певца на «бис» и тем затягивая время выступления. Наконец решительная посольская дама в черном преподнесла им помпезные букеты и пригласила всех присутствующих в соседний зал на фуршет. За легкими закусками и винами, по ее предложению, дорогие гости должны были расслабиться, обменяться впечатлениями и обсудить волнительные проблемы современности.
Исполнительная переводчица все это добросовестно перевела, и уважаемые гости предпочли начать с закусок, оставив на потом проблемы современности. Все успели сильно проголодаться за время концерта, потому с горячим энтузиазмом потекли к столам с красиво оформленной едой и приятными напитками. Благодарная толпа поклонников быстро окружила выдающихся музыкальных талантов, надолго взяв их, бедненьких и голодненьких, в свой плен. Я пристроилась в конец змеистой очереди, взяла себе фарфоровую тарелочку, приборчик и салфеточку и попутно начала интеллигентную беседу о русской классической музыкальной школе с пожилой английской парой.
Пестрое многообразие посольских угощений раскрыло передо мной, успевшей проголодаться, свои многообещающие перспективы. Воображая себя чистокровной аристократкой, со слегка оттопыренным в сторону мизинчиком я облизнулась и последовательно положила в тарелку канапе разных видов: с черной искрой и долькой лимона, с французским плесневелым сыром и виноградинкой, с утиным паштетом и ананасинкой, с розоватой форелью и долькой киви. Манерами уподобляясь Анне Карениной, я двумя пальчиками изящно приподнимала канапе с торжественных посеребренных подносов за торчащие посередине остроконечные штыречки, как вдруг кто-то легко, но вовсе не слабо толкнул меня в поясницу.
– Здорово, что у тебя очередь подошла, а то кушать хочется, но ждать неохота.
Алена пристроилась к моему правому боку и застенчиво принялась выбирать еду. С какой стороны ни поглядеть, а мы с подруженькой явно являли из себя девиц из хороших семей. Поэтому ничуть не сомневаюсь, что в обществе чопорных наследных принцев с королями произвели бы неотразимое впечатление. Сама первая дама посольства – супруга Чрезвычайного и Полномочного посла, стоящая в очереди чуть позади, удостоила нас своим вниманием. Наша высокоодухотворенная беседа с очень милой, простой и приятной «чрезвычайной супругой» началась со сравнения музыкальных достоинств русских опер с немецкими, а последних с итальянскими, плавно перетекла на идеи русских мыслителей начала ХХ века и бурно устремилась к предпочитаемым стилям в архитектуре и градостроительстве.
Очаровательно раскрасневшаяся и живописно чуть-чуть растрепавшаяся Алена сразу же оседлала любимого «конька», а супруга посла, по крайней мере с виду, с почтительным наслаждением внимала тому рассказу.
