Пригнув голову к уху Борлая, Утишка доверительно сообщил:
— Сапог звал меня в свое товарищество, но я не пошел.
— В какое товарищество звал? — насторожился Борлай.
— Он в свое товарищество записывает.
— Где он сейчас?
— Домой уехал, — ответил Утишка и, прищурив узкие глаза, шепнул: — Таланкеленг к нему записался.
— Это не удивительно… А еще что говорил Сапог?
— Велел волков бить, а уши привозить ему.
— За волчьи уши в Агаше дают награду — пять рублей.
— А Сапог обещал по два барана. «Я, говорит, помогаю Советской власти волков уничтожать».
— Сам он длиннозубый волк! — У Борлая пальцы сжались в кулак. — Ночевал он у тебя?
— Больше по аилам кочевал.
Борлай задумался. Ему стало ясно, сколь своевременным и важным был приезд Грозина и Копосова. Надо скорее все делать так, как советовали они. А Суртаев поможет.
В тот же вечер, позвав с собой Байрыма и Ярманку, Борлай отправился к Таланкеленгу.
В аиле Таланкеленга стоял полумрак. Кругляши горели вяло, не потрескивали, а шипели, обволакивая казан едким дымом. На женской половине копошилась хозяйка. От большой льдины, привезенной с реки, она откалывала куски и, не оглядываясь, кидала в казан. На низкой, сделанной из жердей кровати храпел хозяин. Возле очага лежала трубка, засунутая в длинный кожаный кисет. Борлай подсел к огню и, достав из-за голенища трубку, найденную у разрушенных аилов, сравнил с хозяйской.
«А-а! Ночь кончается, тайна открывается», — мысленно произнес старую поговорку и через плечо шепнул Ярманке, чтобы он позвал сюда соседей.
Хозяйка разбудила мужа, сдернув с него то, что когда-то называлось шубой.
Борлай переменил трубки.
— Ах, сосед, худо делаешь, — укорил Таланкеленг, зевая и потирая глаза кулаками. — Почему не сказал мне про собрание бедноты?
— Я думал, тебя дома нет.
— Надо было зайти… — Таланкеленг подсел к гостю. — Что рассказывали начальники?
— Советовали записаться в животноводческое товарищество.
Борлай кинул прощупывающий взгляд.
— Ты пойдешь к нам? Жеребца породистого дадут.
Таланкеленг, засунув руку под шубу, почесывал бок.
— Не знаю… думать надо.
— А Сапог у тебя был? — строго спросил Борлай и, теряя терпение, стал набивать трубку табаком.
Вошли соседи. Недоуменно осмотрев аил, усаживались на голую землю и о носки косульих кисов выбивали пепел из трубок, наполняли их и прикуривали от головешек. Пришел Суртаев и незаметно опустился на землю возле двери.
Таланкеленг подвигал головешки в огонь.
— Большой Человек проходил мимо… В свое товарищество звал.
— И ты, конечно, записался?
Почувствовав на себе острый взгляд Борлая, Таланкеленг растерянно ответил:
— Нет… пока только говорил.
Вошли еще двое. Вспомнив заповеди гостеприимства, хозяин схватился за трубку, чтобы угостить соседей, которые неизвестно зачем пожаловали в такую позднюю пору.
Борлай гневно прикрикнул на него:
— Врешь ты все. Я знаю, что ты записался. На твоей поганой голове выросли уши бая, а на туловище — байские руки. Кто каждое наше слово к Сапогу тащил? Ты. Кто здесь наши аилы разламывал? Кто напугать хотел? Ты.
— В гости пришел, а начал ругаться, — обиделся Таланкеленг.
— Я к таким бессовестным в гости не хожу, — гремел Борлай. — Ты — байский вонючий хвост. Мы тебе близ нашего кочевья проехать не дадим, а не то что жить здесь.
Соседи неловко переглянулись.
Все еще стараясь сохранить спокойствие, Таланкеленг взял головешку и стал прикуривать. Головешка описывала мелкие круги. Все опасались, что он вот-вот обожжется. В аиле даже запахло подпаленными усами.
Закурив, он сказал:
— Я — брат ваш. Я могу…
Борлай перебил его:
— Ты лезешь в братья к Сапогу, кровожадному волку. Из какой трубки, щенок, куришь?
Он выхватил трубку из зубов Таланкеленга, вторую снова достал из-за своего голенища и обе положил на руки, простертые к народу:
— Смотрите все. Одна трубка — его. Вторую я нашел у развороченных аилов. Помните? Тоже его.
Трубки пошли по рукам. Все сравнивали елочки на поясках из красной меди.
— Один и тот же человек делал обе трубки, — с полной уверенностью сказал Сенюш Курбаев.
— Да, рисунок такой же.
— Одним ножом резаны. На ноже была щербинка, — поддержали обличителя такие же бедняки, как Сенюш.
Таланкеленг смотрел в огонь, и его острые плечи подергивались.
Байрым потребовал:
— Дай сюда нож. Мы посмотрим. Проверим.
— А-а-а, вам нужен мой нож! — взревел Таланкеленг и, вскочив на ноги, схватился за ножны.
Утишка видел, что все на стороне Борлая, и тоже вскочил. С размаху он опустил на плечо Таланкеленга тяжелую руку и толкнул его на землю.
— Сиди, лягушонок!
В это время Байрым оторвал ножны с ножом от опояски Таланкеленга.
— Не прыгай! — кричал Утишка, грозя кулаком. — Весь аил разнесем.
— Не трогайте, — прикрикнул Борлай. — Мы его в милицию отвезем.
Таланкеленг испуганно взглянул на него.
— Не надо в милицию. Не надо. Я не виноват, ничего худого вам не делал.
— Сначала нужно разобраться, — сказал Айдаш. — Трубок с таким рисунком на Алтае много. А на ноже зазубрина оттого, что Таланкеленг рубил бараньи кости. Кто не рубит их? Вот поглядите мой нож…
Борлай покосился на Айдаша. Не вовремя такой разговор. Видать, он пожалел Таланкеленга: дескать, запутался человек в байских тенетах, как соболь в сетях. У него, Борлая, сердце тоже не без жалости, но ему хочется, чтобы Таланкеленг поскорее понял свою ошибку, признался в ней и разорвал бы байские тенета.
Той порой выдвинулся вперед Байрым и потребовал:
— Уходи отсюда. Чтобы к утру место было чисто.
Суртаев встал, готовый в случае надобности вмешаться и остановить своих рассвирепевших друзей. Но такой надобности пока не было. Наоборот, прислушиваясь к каждому слову Токушевых, он радовался за них. Выросли они и закалились в борьбе. На таких можно положиться. Если трубка и не будет уликой, Таланкеленга полезно припугнуть.
И Суртаев заговорил о хитрых уловках бая, пытавшегося обманом и запугиваниями склонить народ на свою сторону.
Таланкеленг выпрямился и потряс головой.
