каким царством владею. Был в Средней Азии, бывал и на Кольском полуострове (вот где райское житьё для геолога!). Да... Что это вы начали говорить, что вам странно? Я перебил вас.
— Я подумала о том, что мы собрались сюда с разных сторон. Несколько лет назад мы даже и не слыхали ничего друг о друге, а теперь все болеем одним, — Анна чуть покраснела, пошла тише, легко ступая своими невысокими на каблуке сапожками. — Вот Валентина Ивановна... Она же никогда не бывала в тайге, а сегодня приезжали эвенки с верховьев Уряха и так радовались, узнав о ней хорошие новости.
— Что же они говорили о ней? — спросил Ветлугин.
— Очень хвалили. А этот Кирик такой смешной... Но они оба очень авторитетны там стали. На Уряхе, после их приезда, эвенки организовали ещё одну охотничью артель, рыбаки на Омолое баню построили... Нет, правда, она особенная, эта Валентина Ивановна, — сказала Анна, увлекаясь теперь, когда первое чувство неприязни было подавлено и когда радость ожидания целиком овладела ею. — Вы помните, как она пела тогда? Так может петь только влюблённая женщина, — неожиданно для себя сказала Анна вслух. — Счастливая, влюблённая женщина, — повторила она убеждённо.
— Да, — сказал Ветлугин радостно.
Разве мог он принять иначе для себя прозрачный намек благожелательно настроенной Анны?
4
— А ведь едут, — сказал Ветлугин. — Честное слово, едут.
Анна тоже взглянула вдаль по шоссе, лицо её сразу расцвело, она часто задышала, даже не пытаясь скрыть своё радостное волнение.
— Марина, не беги! Марина, убьёшься! — кричала она дочери, а сама едва сдерживалась, чтобы тоже не побежать навстречу.
Она совсем не заметила, какое выражение было у Валентины: лишь мельком взглянув на её, как всегда, красивое лицо, она вся обратилась к Андрею. Она видела только его, как он спрыгивал торопливо с тележки, как взял на руки подбежавшую Маринку, как, подбросив её, крепко расцеловал.
— Ты приехал. Ты приехал, — твердила Маринка и гладила тёмные от загара щёки отца, прижималась к его рту своим кругленьким, в улыбчивых ямочках, лицом.
— Приехал, дочка, приехал, — говорил Андрей, радуясь её радости; это помогло ему овладеть собой, но он всё ещё не решался взглянуть в глаза Анны и не здоровался с нею, продолжая играть с Маринкой.
— Что за невнимание такое? — шутливо сказала Анна, однако в голосе её прозвучала плохо скрытая обида. — Нехорошо, Андрей Никитич, меня-то ведь тоже нужно поцеловать.
Андрей пересадил Маринку на другую руку и обнял жену. Лицо её выражало тревогу. Странно ощущая под рукой её широкие, крепкие плечи, Андрей поцеловал её, глянув при этом в сторону.
— Как ты похудел, дорогой! — сказала она и провела ладонью по его впалой щеке.
— Я там всё пешком, — ответил Андрей и слегка отстранился. — Грязный я, — пробормотал он, извиняясь за своё движение. — Знаешь, как в дороге...
— Да, в дороге, — машинально повторила Анна и покраснела, оглядываясь на Валентину и Ветлугина.
Почти до самого дома она молчала, но Андрей словно не замечал этого. Он нёс Маринку на плече, и оба были очень довольны. Валентина громко разговаривала с Ветлугиным, и они тоже казались довольными.
«Да что же это? Что это? — кричал тоскливый голос в душе Анны. — Вот он приехал, он идёт рядом со мной, но он совсем не тот, каким был до этой поездки. Да взгляни хоть ты на меня! — обращалась она мысленно к нему: — Неужели не видишь, как мне тяжело?..»
Но она сама не видела, как тяжело Андрею.
Заслоняясь поднятой рукой, в которой он держал ручонку дочери, он рассказывал громко о каких-то пустяках, прикрывая этим свою душевную растерянность.
5
Анна лежала в постели рядом со спящим Андреем, сгорая от стыда и ревности. Да он разлюбил её. Да, он не находил в себе силы скрывать это. Всё его отношение к ней, каждое его слово, каждое движение говорило о том, что у него есть другая, что он не может делить свою любовь ни с кем, кроме одной, самой любимой, самой желанной.
«Может быть, я сделала ошибку, позволив ему так завладать собой, — с наивной печалью думала Анна, следя полузакрытыми глазами за прокравшимся в комнату зеленоватым лунным лучом. — Что же мне делать? Такое огромное чувство, что нужно, кажется, убить себя, чтобы избавиться от него. Но разве я могу желать избавиться от самой себя? И разве я смогу полюбить снова? Такое в жизни не повторяется, и я теперь навсегда, навсегда несчастна. Вот Андрей и приехал. Вот он рядом со мной. Я слышу каждый его вздох, но уже не смею спросить, о чём он вздыхает. Я боюсь спрашивать. Спит ли он или притворяется, что спит? Мне страшно повернуться в собственной постели. Мне страшно проговориться о том, о чем я хотела сообщить ему с такой радостью. Он может подумать, что я хочу привязать его этим. Он может возненавидеть и меня и моего будущего ребёнка».
Анна широко открыла блестящие в полутьме глаза, безнадёжно тоскливо посмотрела на окно, — до утра было ещё далеко. Как длинна сентябрьская«ночь! Как в больнице... Нет, и в больнице ночи не тянулись так мучительно долго. Ожидание молодой матери скрашивается во время бессонницы представлением о тугом, тёплом пакетике, о милой тяжести на руке родной головёнки. И ещё письма. Письма, написанные в перерыве между лекциями, в очереди... за яблоками, за печеньем. И потом, когда родилась вторая — Маринка — было то же: любовь, внимание, трогательное сияние гордого собой отцовства. Ведь он гордился и радовался, потому что любил её — мать своих детей. И ночи и дни были одинаково прекрасны.
А сейчас всё по-иному. И сколько же тяжких минут нужно отсчитать Анне, пока передвинется с кровати на шкафчик зелёное пятно лунного света! Андрей спит. Теперь он действительно как будто спит, и Анна боязливо поднимается на локте, засматривает в его лицо. Он дышит сильно. Он шевелит губой, как сонный ребёнок.
«Ты спишь, Андрей, — обращается к нему Анна беззвучно. — Спи, тебе сейчас так тепло, спокойно. Ты спишь — ты счастлив».
Анна тихо выбралась из постели. Ступая по ковру, по прохладному полу, она подошла к окну... Светлая сеть тонких облаков, роняя мелкие звёзды, тянулась по всему небу. И плыла за нею пухлая луна, морщась от бегущих теней, заливая всё таинственным, чисто зелёным светом.
— Ах ты, тоска зелёная! — прошептала Анна.
6
Анна хотела встать с кресла, но не могла, странная слабость охватила её.
Весь день она находилась в гнетущем напряжении. Работа шла обычным порядком. Та же обстановка, те же люди окружали её, но Андрей был не тот, и всё потеряло живой интерес для Анны. Сейчас у неё выпала свободная минута, она сидела одна, и скорбь смогла овладеть ею безраздельно. Подперев рукою сразу постаревшее лицо, она смотрела остановившимся взглядом и думала... Какой жалкой казалась она себе! Но её глубокое дыхание, выражение взгляда, всё большое, налитое здоровьем, заметно пополневшее тело говорили о ином, цепко жизнерадостном, уже независимо от её сознания проникавшем все её существо. Только кому нужна была теперь радость её будущего материнства?
