Без Ниссагля было неспокойно. У дверей со стуком сменялись караулы – безликие безликими, Беатрикс начала судорожно оборачиваться на этот cтyк – в пустых комнатах все пугало.
В высоком угловом окне был виден гладкий кусок белого двора. Видимо, ночью примело снежком.
Легко раскинув шафранные рукава, отводя русой перекосившийся кинжал, вошел Раин. От него свежо пахнуло хвоей, и Беатрикс деланно поморщилась,
– Господь всеблагой! Где ты отыскал эту вонь, камергер? От тебя смердит так, словно ты лазил на елку и вымазал зад в смоле!
Раин сдержанно улыбнулся
– В лавке было темно, и я ошибся настойкой.
– Или не ошибся, чтобы меня подразнить и попугать. Ты знаешь, что я ненавижу эту этаретскую вонь. От них вечно пахло елкой. Вот отвоюем, и я продам все леса корабелам – пусть рубят.
– Пока что, увы, война только начинается, моя госпожа.
– Все еще впереди.
– Да. Моя госпожа, мне будет позволено задать вопрос?
– Когда я тебе запрещала?
– Завтра в Хаар входит мой отряд…
– Ты долго его собирал…
– Зато какие молодцы! Я прошу позволить мне лично вести его в Навригр.
– Господи, да я без тебя тут совсем со страху умру. И что тебе там делать?
– Моя госпожа, там я как раз найду для себя применение. Здесь мои дела закончены – все войска прошли, мой отряд последний. Остается только стража.
Беатрикс подумала, что со дня на день должен появиться Ниссагль, и разрешила:
– Ладно. Только оставь два десятка этих своих молодцов – возможно, я сама решусь-таки прогуляться до Навригра.
– Еще, моя госпожа…
– Что?
– Нельзя ли мой отряд разместить на одну ночь в Цитадели? А то собирались-собирались построить казармы на Дворянском Берегу, да Ниссагль с Ганом все деньги куда-то подевали.
– Не волнуйся, отдали в рост. К весне вернут с прибылью. Я только не могу понять, зачем селить солдатню в Цитадели? Пусть кормятся по домам в городе. Не думаю, что будут возражения. А Цитадель не казарма.
– Госпожа моя, я понимаю, что Цитадель не казарма… Однако же ставить их в городе – это высылай квартирьеров, возня до ночи, шум. И потом, они здоровенные парни, всякое может случиться. А тут они просидят ночку в тепле и с песнями уйдут в Навригр. Кормлю за свой счет!
– Ладно, я поняла, что ты не отстанешь. Сколько человек в отряде?
– Две сотни конников. И так рвались в драку за вас, все как один!
– Еще и конники… Ладно, как раз в уплату за постой и оставишь мне десятую часть своего отряда. – Беатрикс устало вскинула голову и посмотрела на камергера. С тех пор как она отдалила его от себя, он стал почему-то куда ловчее на язык. Вот и сейчас уговорил-таки ее, хотя очень тут нужны лишние двести человек.
А охрану для нее с Ниссаглем вполне подобрали бы из оставшейся стражи.
– Когда они прибудут?
– Завтра днем, моя госпожа. Очень бравые парни. Вы получите удовольствие, когда на них посмотрите. И главное – эмандеры, не какие-нибудь наемники: Я нарядил их с иголочки за свои деньги.
– В какие цвета? В свои, поди?
– Как можно! В цвета Эманда!
– Мог бы и в свои.
– Признаюсь, у каждого есть и кот д'арм…
– Ну-ну. Хотела бы я знать, под какими цветами идет Аргаред?
– Это любопытный вопрос. Рингенские наемники избирают себе цвета и их количество сообразно тому, сколько монет у них в мошне. Судя по тому, что Аргаред требовал от них являться со своим оружием, в этот раз они будут выглядеть средненько, да и драться неважно. И потом, под какими ему выступать цветами? Эмандские мы общими усилиями опорочили, так что они, по его понятиям, годятся лишь на то, чтобы убирать залу в блудилище. Остаются его собственные – зеленый с серебряным, если мне не изменяет память. Он, наверное, лелеет мысль в случае победы вообще отказаться от желтого и лилового. Вообще, если бы им удалось победить» они долго ломали бы головы, какой новый герб выбрать вместо опозоренного черного песика. Кстати, знаете ли вы историю с черным псом?
– Нет. Что это за история?
– Я тоже раньше не знал. Мне мать рассказала. Попечительница-то меня держала в неведении. А дело было так: когда Этарет вышли после странствий из леса, они увидели равнину до самого горизонта, и поскольку дело было на закате, а глаза у них от света изрядно отвыкли, то равнина показалась им фиолетовой, а небо – золотым. Прямо перед ними был холм, а на холме стоял черный волкодав и нюхал воздух. И вот он приблизился к ним и не залаял, не зарычал, но и не стал ласкаться, а повел за собой и