– Вроде все.
– Вспомнишь – приедешь. Или пошлешь кого-нибудь. Сейчас я тебе тут черкну, чтобы внизу денег выдали.
Ниссагль писал, щурясь на замигавшую свечу. Доносчик, приоткрыв от напряжения рот, смотрел в сторону, туда, где сквозняк приоткрыл дверь. Сквозь широкую щель виднелась освещенная шандалом кровать, чья-то зарывшаяся в подушки светлая голова, а ближе в тени возле камина низкий топчан, и на нем кто-то скорчился. Щель стала шире – в луче света стало видно истомленное лицо, молодое, и белокурые волосы. Этарет? А что за женщина в постели? Она повернулась, и дворецкий не посмел узнать сонное и довольное чернобровое лицо с алыми губами. А Ниссагль писал, то ли не замечая, то ли не желая замечать любопытства своего осведомителя. На пальце у Ниссагля мигал зеленый камень, в мутной оправе, подарок королевы. Дописав, он тронул за плечо зазевавшегося дворецкого, вручил ему бумагу и выпроводил его.
Беатрикс лежала на животе поперек кровати, завернувшись в простыню, и накручивала на пальцы волосы. Она лениво разглядывала того, кто простерся на топчане, узника, едва живого от пыток. Ниссагль иногда брал их к себе, чтобы выхаживать, и тогда Беатрикс, приходя ночами, наслаждалась страхом в их глазах.
– Элас почти попался. Ты слышала?
– Но Аргаред ушел.
– Не уйдет. Погуляет по лесу и вернется. А Элас так и вовсе лелеет преступные замыслы. Только я бы дал этому всему дозреть. Ясно, что без Аргареда они не решатся. Вот вернется Аргаред, зашлю я к нему в дом своих людей, и все станет ясно.
– Господи, пусть дозревает сколько угодно. Лишь бы не перезрело…
– Знаешь… Хорошо, что напомнила – пока мы о них говорим, может перезреть кое-что другое. – Он рывком сбросил халат и оказался в постели.
– Свечи! – прошипела Беатрикс, слабо отбиваясь. – Свечи погаси! Не у меня в спальне. Еще один доносчик прискачет и все на виду. – Давясь от смеха, они вместе дунули на канделябр. Пламя погасло.
– Хорошенькая девочка у господина Аргареда! – Ган облизнулся, поправил растопыренными пальцами сползающую шляпу.
– Посватай! – рассмеялась королева, и новоиспеченный дворянин, казначей-фактор Абель Ган фыркнул ей в ответ, снова поправляя несусветную фиолетовую шляпу о двух валиках, с которой в изобилии свисали позолоченные кисти, и в очередной раз посылая безрезультатную улыбку строгой Лээлин, ехавшей вдали в обществе этаретских отроков. Охота была в разгаре, большая охота с кавалькадой разодетых вельмож, доезжачих, егерей, с десятком раздраженно лающих свор, и королева скучала. Дли нее охота, настоящая охота всегда означала очумелую скачку, пар от крови, повальное обжорство и пьянство в лесных сторожках с замшелыми трубами, и чтобы пахло псиной, конским, и мужским потом… Сопровождали ее обыкновенно Раэннарт и Вельт. Уезжали тайком, затемно, пропадали на несколько дней, и возвращались тоже в темноте, одичавшие, пропахшие зверем и лесом, натешившие кровь в избытке. Это вот была охота. А тут тоска. Загонят одного-двух оленей, которых перед нею и с ее позволения прикончат. Одним полезная затея – все враги на виду.
Откуда-то с хвоста кавалькады подскакал расфуфыренный Ниссагль простеганная атласная чешуя торчком стояла на его рукавах, шея не гнулась в высоком воротнике, схваченной двумя перламутровыми застежками.
– Эласа нет, – продолжил он начатый еще по выезде из города разговор, – клянусь, ваше величество, если он что-то замышляет, то в одиночку. Решил взять пример с Этери.
– В таком случае это не страшно. Все помнят, чем кончил Этери. И потом, он болен. Мне передавали его личные извинения, написанные на свиточке размером в ладонь. Так что не стоит придавать его отсутствию чрезмерное значение. Все они хотят моей смерти. – Королева намеренно выставляла себя перед вернейшими жертвой, побуждая их служить еще более рьяно, ибо все они зависели от ее жизни. Ниссагль вскинулся.
– Эти сведения – помнишь? – меня беспокоят. Мне сразу не понравилась эта аллегория с муравьями. И вот он заболел.
– Скорей следовало его опасаться, если бы он тут был. На охоте нередки несчастные случаи, в которых трудно отыскать виновника. И потом, я все-таки думаю, что это были пустые разговоры. Они попритихли после Оссарга.
– Пока Аргаред нe вернулся. А хотите, ваше величество, я вам кое-что докажу? Относительно того разговора о муравьиной королеве? Если вы соизволите побеседовать с Лээлин. – Ниссагль улыбнулся заговорщицки, и Беатрикс не выдержала. Она поманила одного из маленьких пажей и попросила его позвать благородную и непорочную Лээлин для беседы.
– Если аллегория о муравьях была просто злоязычием, она ее или забыла, или не испугается, когда я снова заведу разговор на эту тему. Если же притча о муравьях имела серьезную подоплеку, это тотчас станет заметно по ее поведению. Но начать, ваше величество, лучше будет вам…
Лээлин подъехала. Ее зеленое, украшенное искусно выплетенной серебряной тесьмой одеяние было сшито действительно для охоты, а не для бахвальства, как у прочих придворных дам и кавалеров. Дочь Аргареда, одевшись так, несомненно имела в виду охоту, а не прикрытую этим названием увеселительную прогулку, а может, и еще что-то хотела этим показать, тем более что вообще-то принимала подобные приглашения крайне редко.
– Почему вы лишаете нас возможности черпать из источника вашей мудрости, Лээлин? Надо думать, что и для скромного человеческого ума там отыщется что-нибудь полезное.
– Я всегда готова вам служить, ваше величество. – Лицо Лээлин было полно отрешенного спокойствия.
– Что именно приключилось с вашим братом? Я могла бы прислать моих врачей. – Голос королевы был преувеличенно ласков, и Лээлин стало казаться, что она в нем вязнет. Отовсюду косились, покачиваясь на рысях, опасные чужаки, и глаза их наполнял огонь. Высоко над дорогой равнодушно и мертво шумели деревья, утерявшие имена и язык, потому что никто о них не думал, как о живых, а просто – «деревья вдоль дороги».
– Я всегда готова вам служить, – непроизвольно повторила Лээлин, позабыв ответить на вопрос. Элас
