Следующий день был праздничным, Восьмое. Уроки можно было не учить, но я бы все равно вряд ли их приготовил. Очень уж много мне надо было обдумать. Этим я и занимался, сидя за письменным столом в своей комнате над тетрадкой с записями хода расследования.
Факты сгущали тучи над двумя фигурами — Валерки и Димки. И чем дальше, тем тучи становились чернее и тревожнее. Оба мне с самого начала врали, да еще явно существовала какая-то непонятная мне пока связь между двумя этими фигурами. Мне уже было очевидно, что и Димка и Валерка что-то скрывают. Знать бы только что.
Я стал вспоминать мой последний разговор с Валеркой. Слава Богу память у меня хорошая, разговор я помнил почти дословно. Валерка все свалил на Димку. И в то же время он явно незнаком с ним или знаком очень мало. Иначе зачем он спрашивал, знаком ли с Димкой я? Похоже, он даже не знает имени Кокошина. Не называл бы тогда его просто «другом». Все это вроде бы подтверждало, что фотография к нему действительно попала случайно. Только тогда очень странно, что Валерка никому о ней не сказал. Действительно, если он не хотел, чтобы его подозревали в причастности к нападению на кенгуру, то должен был бы уже давно рассказать всем о найденной им фотографии. Все эти россказни, что он сам хотел найти виновного, — какая-то ерунда. Показал бы фотографию Димки в первый же день, и никто бы больше на него не думал. И странно все-таки, что милиция этой фотографии на месте преступления не нашла. Не- е-ет, врет Валерка. Или не договаривает. Тут что-то другое. Только что?
По опыту я уже знал, что пытаться отгадать что-либо, не собрав нужных фактов, — все равно, что гадать на кофейной гуще. Какие гипотезы ни выдумывай, все окажется не так, иначе. Поэтому я не стал больше мучиться над Валеркиными загадками и попробовал подойти с другого конца, с Димкиного.
Каким образом, рассуждал я, фотография Димки могла попасть в вольер с кенгуру? Допустим, он действительно злодей, только допустим в интересах следствия, как это делают в геометрии при доказательстве теорем. Тогда злодей Димка должен был забраться ночью в зоопарк и запустить с какой-то дури в вольер к кенгуру волка или собаку. Стоп! Это Димка-то! Тот самый, который чуть не умер со страху, когда его понюхал на улице добрейший эрдель, а от моего Тамерлана в ужасе ломившийся в закрытую дверь. Он же сам мне сказал, что его в детстве собака укусила и теперь он их боится. Значит, версия о том, что Димка запустил собак к кенгуру, отпадает, как рыбья чепуха… ну а уж волка тем более.
Но как же тогда попала в вольер его фотография? Если, конечно, верить Валерке. Я мог это узнать только от самого Кокошина. Но ведь Димка не Валерка, его на испуг не возьмешь. Да и Валерка испугался больше от неожиданности. Для Кокошина надо было придумать что-то другое, если я хочу, чтобы он мне открыл тайну своей фотографии.
Над тем, как выведать эту тайну, я проломал себе голову весь остаток вечера и часть ночи. Пока не уснул.
ГЛАВА XIV Тревожный сон
Восьмое марта — весенний праздник. И весна будто только и ждала его в этом году. С самого утра впервые после долгой зимы по-настоящему потеплело. Солнце рано проснулось и принялось за работу. Снег таял повсеместно, из-под сугробов потянулись ручьи, а сами они осели, потемнели, покривились и покрылись черными точками. Их холодные белые бока были теперь не гладкие и блестящие, как бока моего бультерьера после купания, а стали неровными, некрасивыми, ноздреватыми, с проступившими из снежной глубины окурками, бумажками и пробками пивных бутылок. Что поделаешь, городская весна. Но все равно здорово.
Этот день я провел в кругу семьи. Мы с отцом поздравили маму, подарили приготовленные загодя цветы и подарки. Потом никуда не ходили, сидели дома. Только я выходил с Тамерланом. И было нам всем так хорошо, будто мы никогда и не ссорились.
Жаль, что Восьмого марта мы отдыхаем только один день. Уже на следующий мне надо в школу, родителям на работу. Но меня ждали не только школьные дела, а еще и разговор с Кокошиным. Поэтому уже с вечера Восьмого марта я почувствовал некоторое беспокойство. Это же, наверное, испытывают охотничьи собаки, почуяв звериный след. И по мере приближения к дичи их беспокойство превращается в нетерпение. Так и я удрал девятого утром в школу раньше обычного, даже не позавтракав.
И все же я не стал разыскивать Кокошина на переменах, не спаниель же я какой-нибудь. Димка ведь собирался прийти на футбол. Хоть и сказал мне на прощание: «Посмотрим», но почему-то я думал, что он обязательно придет.
Футбол у нас начинался в половине четвертого. К этому времени в нашей школе заканчиваются все уроки. А у меня в тот день они окончились на час раньше. Я домой не пошел, поболтался на улице, съел мороженое. Посмотрел, как несутся к решеткам канализации бурные мутные потоки талой воды. Всюду орали воробьи, никак нельзя назвать их весенний галдеж чириканьем. Голуби танцевали перед голубками на мокром черном асфальте. И какая-то городская синица вопила как оглашенная.
К половине четвертого я пришел в раздевалку. Большинство наших было уже там. Но Димки пока не было. Я стал переодеваться. Появился Андрей Васильевич и запустил нас в спортзал, Димка все не приходил. Я уже жалел теперь, что не разыскивал его на переменах. Но прежде чем началась тренировка, и был сделан первый удар по мячу, в дверях появился Кокошин. Он стоял на пороге в спортивной форме и не решался сделать еще шаг, чтобы войти в зал.
Андрей Васильевич заметил Димку и кивнул ему, чтобы он входил. Кивнул так, будто Кокошин никогда не выбывал из нашей секции. Я приветственно помахал Димке рукой и улыбнулся. Он тоже махнул мне, но без улыбки, видно было, что очень волнуется. Когда он шел к нам через зал, то хромал, по-моему, больше обычного.
После разминки Андрей Васильевич построил нас в шеренгу, еще раз напомнил, что это последняя тренировка перед игрой на первенство микрорайона, и разделил на две команды. С Кокошиным в каждой команде получалось поровну. В нашу попал и Димка.
Я всегда играю в нападении по правому краю, а Димка играл прежде центральным нападающим. У нас с ним была неплохая связка. Да еще Бирюк подыгрывал из защиты. Никто в те времена не мог устоять перед нами. Теперь опять мы были втроем, только как-то у Димки получится? Когда Андрей Васильевич определил его в нашу команду, Егоров, занимавший место в воротах, громко заворчал:
— На фиг нам Кокон, не надо нам хромого.
Андрей Васильевич сразу резко повернулся к нему и, сделав предупреждающий жест, строго сказал:
— Так, чтобы я этого больше не слышал, понятно? Не то сам отсюда вылетишь.
Егоров недовольно потрусил на свое место.
— Где хочешь играть? — спросил Андрей Васильевич Димку.
— Где скажете, — ответил немногословный Кокошин.
— Ладно, иди тогда пока на левый край, а там посмотрим.
Матч начался.
Мини-футбол — игра очень быстрая, как говорят, динамичная. Ситуация на поле меняется мгновенно, только-только мяч был у одних ворот, и вот уже у противоположных — опасное положение. Бегать здесь надо, бегать. Кокошин явно осторожничал. Он ходил, а не бегал. Лишь изредка трусил, припадая на хромую ногу.
Во время нашей атаки Шмелев, стоявший на воротах наших тогдашних соперников, крикнул по старой привычке:
— Кокошина держите! Кокона держите!
— Да что его держать-то, хромой, — отозвался кто-то из защиты.
К середине первого тайма мы уже проигрывали один-два и, что самое плохое, редко выбирались на чужую половину поля.
— На фиг нам Кокона подсунули, — уже тихо ворчал Егоров, после того как в очередной раз спас наши ворота. Честно говоря, вратарь он хороший. Только благодаря ему нам не насовали еще больше.
