Евгений Кораблев
(Григорий Григорьевич Младов)
У ПЯТИ РУЧЬЕВ
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I. В лесах Северного Урала
В один из июньских дней по узкой лесной тропе в горах двигался небольшой караван.
Впереди ехал хорошо вооруженный всадник-старик, за ним шли шестеро также вооруженных пеших, среди которых один был еще мальчик. Он вел тяжело навьюченную лошадь. Над головами отряда перелетала по деревьям ручная птица. Она то уносилась вперед, то несколько отставала, но все время держалась возле людей. В особенной дружбе она, по-видимому, находилась с мальчиком, которому часто садилась на голову или на плечо. Когда она залетала далеко, мальчик громким свистом призывал ее назад, к каравану.
Уже через несколько верст от железнодорожной станции, где выгрузилась экспедиция, они вступили в эту пустынную, негостеприимную местность. Леса сразу плотным кольцом охватили маленький отряд.
Дикая природа Северного Урала, болота, обнаженные скалы, суровый климат, полуторамесячное лето и семимесячная зима с морозами, доходящими до -40°, малопригодная для обработки почва – не манили сюда землепашца. В глуши негостеприимных болот и топей издавна обитали только местные уроженцы – туземцы-вогулы, или манси[1], главным занятием которых являются звериная охота и рыбная ловля.
Эти угрюмые леса и дикие горы с давних пор составляли приманку для рудоискателей и охотников за золотом. Постепенно они несколько и населили Северный Урал. Но разбросанные здесь на десятки верст друг от друга прииски, заводы и глухие лесные деревушки совершенно затерялись среди лесов и гор, и край сохранил пустынный вид.
Во многие заповедные уголки еще не ступала нога человека, а в иные, если кто и мог проникнуть, гоняясь за соболем и куницей, так только туземец-вогул. Но необитаемость и малопроходимость лесов, видимо, нисколько не смущали путешественников.
Чем дальше продвигался маленький караван, тем мрачнее становилась местность. Великаны-камни уперли в небо голые вершины. Однообразно-печальные леса делались все гуще и первобытнее. Вековые лохматые ели, достигавшие чудовищной толщины, сверху донизу заросли длинными прядями бородатого лишайника. Гигантские сосны, древний пихтарник, кедры, толщиной в несколько обхватов, важно выпячивали брюхо в черных густых шубах. В иных местах деревья сдвигались так тесно, что под ними царила вечная полутьма, и караван шел, точно дном глубокого ущелья, между нависших скал. Тогда уже из-за густоты леса совершенно невозможно было свернуть с тропы в сторону.
Иногда сваленные ветром или старостью великаны, насчитывавшие больше сотни лет, загромождали дорогу. Сверху эти древние трупы сплошь были одеты мхом. Стоило надавить рукой, и она проваливалась в гигантское дупло. На полусгнивших стволах росли роскошные кусты папоротника и целые семейства грибов.
Когда путники переваливали увал, чуть заметная тропка сделалась каменистой. Вдали синели «камни» и «тумпы»[2]. Иногда лошадям приходилось карабкаться на почти отвесные скалы. Но не проезжали они и полверсты, как тропка, извиваясь между гигантскими утесами, неожиданно круто спускалась на дно каменистого оврага. На склонах его журчали прозрачные ключи.
Места попадались горные потоки, шумные и пенистые. Вода их была холодна и прозрачна.
Хотя по пригоркам на солнцепеке ароматно потягивало душистой смолкой, но в логах, между гор, почва еще как следует не просохла. Лето на севере только начиналось. И в лесу еще было сыро, попадалось много болот. Каждую минуту лошадь могла оступиться с тропы и провалиться в трясину. В одном месте старик смерил глубину шестом и не мог достать дна. Приходилось все время быть начеку.
Впрочем, выросшие на севере лесные лошадки, купленные для каравана, и сами чуяли опасность. Привычные к этим дорогам, где не прошла бы никакая другая лошадь, они осторожно обходили опасные места, карабкаясь по «кокорам» (стволам повалившихся деревьев) и по камням.
– Ну, и умная животина! – восхищался старик. – Только-только вот не говорит!
Пусто и тихо было в этом глухом вековом лесу. Иногда с шумом сорвется матерый глухарь, и долго слышен в лесном безмолвии его тяжелый лет. Иногда раздастся унылая жалоба кукушки, примостившейся где-нибудь на высоком суку гигантской сосны – и снова безмолвие. Леса, камень... Опять леса, леса, леса... Никаких следов человека!
От этого гробового молчания и безлюдья веяло жутью. Даже пернатый спутник отряда как-то притих.
Однако пора познакомиться с путешественниками.
Экспедиция, отправлявшаяся на север Урала, состояла из четырех юношей-комсомольцев и двух взрослых. Мальчик пристал к ней совершенно случайно.
Старший из ребят, Андрей, в этом году закончил школу. Это был молчаливый и хладнокровный юноша, страстный охотник. Его небольшая, но крепкая фигура казалась вылитой из стали. Узкое, холодное с тонкими чертами лицо его говорило о большой энергии.
Остальные трое ребят этой весной перешли в выпускную группу школы.
Главный инициатор путешествия, Тошка Хорьков, был коренастый паренек с загорелым лицом и серыми смышлеными глазами, неудержимо живой и подвижный. Черты лица его напоминали старика, руководителя каравана, и недаром: это был его родной дед, известный на Урале золотоискатель, любивший тайгу и скитания по ней больше спокойной домашней жизни. Тошка. с детства наслушавшись его рассказов, грезил о путешествиях, запоем читал о приключениях в диких странах и был, как и старик, не столько охотник, сколько любитель скитаний по Уралу. Кроме того, Тошке страшно нравилось возиться со всякими зверюшками, птицами: на своем дворе он держал целый зверинец. В городском краеведческом музее он проводил иногда целые дни, помогая заведующему зоологическим отделением в работе.
Задумчивый, голубоглазый, с копной светлых волос, Гришук резко отличался от обоих. Это был поэт. В редком номере стенгазеты или школьного журнала можно было не встретить его стихов. Отличаясь мягким
