– Это когда драгами добывают?
– Да.
– Значит, в этой горке может быть еще и жильное золото?
– Сколько угодно. Ну, слушай дальше... Золото и платина, как более тяжелые по удельному весу – их вес 17 и 19, – оседали раньше и ближе. Другие же породы уносило значительно дальше.
– Значит, россыпи должны быть не очень разбросанными, а в куче?
– Вот именно, по большей части так и бывает. Они лежат недалеко друг от друга. Всегда в горизонтальном положении.
– Велика ли нормальная толщина россыпи?
– Нормальную трудно установить. В нашей россыпи большая, более сажени. Верно, дед?
Дед с наслаждением слушал этот разговор и на вопрос с счастливой улыбкой утвердительно кивнул головой.
– Толщина бывает от одного вершка и до двух сажен, редко больше.
– А ширина?
– В зависимости от ширины лога. Иногда сажен 15-20, до 50. Длина тоже различна. Иногда несколько десятков сажен, иногда несколько верст. Важное значение для разработки имеет еще глубина шурфа. Иногда золото находится на большой глубине, до двадцати сажен. И снять эти пустые породы стоит тогда больших денег. А иногда россыпи лежат, как у нас, почти сверху. Как вот дед говорит: «Мох дери да золото бери».
XII. На родине
Да, пригодились Пимкины знаки! По ним, точно по верстовым столбам, от рисунка к рисунку теперь безошибочно возвращалась обратно экспедиция.
Каждый раз, когда спасительный знак указывал дорогу, собирались вокруг него все ребята и с грустью вспоминали Смекалистого.
Дед вздыхал.
– Да, кабы знатье было! Озолотить парнишку за это мало. А я все: «Пимка, не балуй! Будет тебе баловаться». А вот оно, баловство какое на поверку вышло. Ох, горе лыковое!
Понимали, о чем думал дед в эту минуту, и тоже вздыхали.
Вспоминался и найденный Пимкой лесной беспризорник Мишка, также пропавший без вести.
Один раз около таких знаков дед даже всплакнул. Чем дальше экспедиция шла по пройденным год тому назад местам, тем чаще и чаще ребят охватывала острая тревога.
...Вот придут они в город. – Здесь Ян и Пимка? – спросят. И на них посмотрят с удивлением: а разве они не с вами? – Не приходили...
Сердце захватывало от острой жалости. Воображение рисовало картины страшной гибели друзей в лесном пожаре. Даже жутко становилось.
Это лето выдалось не очень комариное, и олени шли бодро, точно чуяли отдых.
Однажды караван прошел становище вогулов, где смотрели медвежий праздник и взяли проводника, но юрта Савелия стояла теперь заколоченная. Манси куда-то откочевали.
Вообще на обратном пути они не встретили ни одного вогула. Вероятно, все были на рыбной ловле в низовьях рек, а оленеводы ушли к самому камню, оберегая стада от комаров.
По некоторым причинам ребята были очень рады этому обстоятельству.
Стоял чудесный августовский вечер. Совершенно безоблачный, тихий. Бывают иногда такие на Урале в августе и сентябре, когда ранняя осень придет в горы. Это здесь самая лучшая пора.
Гришук, опередивший караван, остановился на угоре и любовался.
Березы, окружившие опушку, все были осыпаны золотым листом. И вокруг них были разостланы золотые ковры. Небо отливало бледно-золотым отсветом, трава внизу стояла сплошь золотая. Черный обгорелый пенек среди этой осенней позолоты виднелся чуть не за полверсты. Вершины далеких камней уже белели снегом.
Остро тянуло густым ароматом осеннего палого листа. Беззвучно носились меж кустарников нежные паутинки «русалочьей пряжи». Солнце уже село, но небо еще купалось в прозрачных золотистых волнах, еще не сошла с него чья-то улыбка – светлая, светлая... Какая-то радостная нота еще дрожала в тихом вечернем воздухе. Да, осень пришла в горы. Любил Гришук эту пору. И печальное что-то в ней и вместе бодрящее, крепкое, зовущее к работе.
Пока он находился в раздумье, подошел караван.
– Знаешь, где мы идем? – окликнул его дед.
– Нет.
– А за этим леском сейчас будет кордон. Помнишь старуху, где Спирьку с Лаврушкой и багаж оставили?
– Ну-у! – удивились ребята. – Что-то больно скоро ты!
– Вот те и ну! – сказал дед, погоняя оленя.
Ребята, однако, тоже ускорили шаг. Сердца их забились сильней.
