пароход и неделя изнурительной качки. Девчата, что завербовались и ехали с ней, лежали пластом: укачались. А она ничего. Потом работа. Засольный цех, резиновые сапоги и рыба. Рыба, рыба. Незнакомая, непривычная работа, совсем не похожая на ту, сельскую. И люди — сильные, простые, щедрые. Понравилась и работа. Где ночь, где день… Путина. Она как уборочная страда. Ни выходных, ни отгулов. Потом пришла осень. Кончился лов, и их уволили. Началась суматоха. У кого на материке семьи, радовались, что едут, а ей уезжать не хотелось. Опять в эту глушь, где одни бабы… Вот тогда и появился Кандюк — механик катера, председатель завкома. Он будто прочитал ее мысли и, как это делают добрые дядьки, спросил:
— Что, дивчина, хочешь остаться?
— Еще бы, конечно, хочу, да разве оставят?
— Слушай меня, — говорит, — и я для тебя все сделаю.
— А что я должна?
— Да просто ты мне нравишься. Пойдем, я покажу твою будущую квартиру.
Он шел и рассказывал о льготах для жителей Севера, а она думала: «Не за так хлопочет — нравлюсь ему. Пускай. Не маленькая. А что пожилой, так лучше… не обманет».
Бабы на работе все допекали: «Замуж выходишь? Когда свадьба?» А Грачиха так прямо в лоб; «За кого идешь, за Кандюка? У него жена не померла еще, хоть и больная. Постыдись, девка. А то тиха-то тиха… Да в тихом болоте… А он, старый хрыч, шустро забегал. Общественное поручение, говорит. Что-то о других не очень печется».
И полз шепоток, летел осенним ветром от дома к дому по узким улицам, вороша всякий мусор. Вот уже год прошел. Приутихло малость. Теперь Кряжев.
Она почти не слушала, о чем говорил ей Кряжев. И Олег понял, что разговор сегодня не получится. Пришлось попрощаться, но его не оставляли мысли о Лене.
«Механика отошью. Как это раньше я о ней не подумал? Да и когда? Уходим с рассветом, приходим в полночь. Один лишь раз в клуб на танцы вырвался. С Люсей, сестрой Вити, танцевал, миленькая школьница. Все о школе рассказывала, начальником лова или технологом собирается стать. Институт — ее мечта. Хорошенькая девчонка Люська. На Витю очень похожа.
А Лена? Эта не будет учиться. А женой может стать хорошей. Вообще черт их знает… Вон, посмотришь, иная швабра шваброй, а мужем вертит. У меня это не пройдет».
Кряжев вышел на узкую дорожку под скалой, что вела в ковш. Остывшие камни дышали холодом. Осень. Уже осень. Еще зелень, тепло, а сентябрь проходит.
… Небо светлело. «Сотый» резво шел из Курильска. За кормой тянулась баржа с рыбкооповским грузом. Такую всегда с радостью встречают жители поселка.
На борту катера находился пассажир — демобилизованный моряк Степан, сын Грачева. Флотский парень, пять лет не был дома.
Степан проснулся и увидел, как через иллюминатор перепрыгивает солнце.
«Где же мы находимся? Проспал отход. Голова, как тыква, тяжелая».
Он по-военному вскочил, быстро оделся. Через камбуз вышел на палубу и увидел, что море тихое, а катер слегка переваливается с борта на борт. Андрей и Кряжев стояли в рубке.
— Входи сюда, моряк. Что, не узнаешь места? — окликнул его Кряжев.
— Постою здесь. А место узнал сразу. Вон в том заливе. — Степан указал рукой прямо по курсу.
Из-под кормы катера вырывался бурун и кильватерная струя ровной дорожкой оставалась сзади. Волны спокойные, пологие вздувались, как мускулы, и рабски покорно несли катерок на широкой груди.
— Подходим. Вон и мачты «эрбушек» видны за молом. Пожалуй, пора подобрать буксир. Легче входить в ворота, Андрей! Зови Витю и Степана, пусть помогут. Трос длинный, а я на банку зарулю, — командовал капитан.
Катер шел на мелководье. Когда выбрали буксирный трос и баржа послушно стала к борту, катер полным ходом пошел в ковш.
— Лихой у вас капитан, — сказал Степан Андрею. — А не врежется? Ворота узкие.
— Он с двумя ботами полными влетает. Так, говорит, надежнее. Руля лучше слушает, а вообще, конечно, риск. Вон твоя мать. Видишь, в толпе? Тебя встречает. Сейчас Кряжев даст сирену и влетит в ковш, а Лосев, капитан флота, будет нести его по кочкам.
Взвыла сирена, взбудоражила рыбаков, проплыли ворота, вспенилась под килем вода, винт крутился в обратную сторону, а баржа уже прилипла к причалу. Звякнул телеграф, и стало тихо.
— Ну, черт! Разобьешься, лихач! Я тебе вкатаю по первое число, — кричал Лосев и грозил кулаком.
Степан выпрыгнул на берег. Мать повисла у него на шее. А на причал спешил, прихрамывая, старый Грач. Глаза его были влажными. Один сын, единственный, вернулся. Сегодня Грач не пошел на лов. Машину, говорит, подшаманю. Но все понимали: ждет.
— Кто это? — спросила Андрея Лена. Она, как всегда, вышла из цеха и подошла к катеру.
— Сын Грачихи.
— У-у-у… А где капитан?
Она стояла у борта, маленькая черноглазая красавица в рабочей куртке нараспашку, полосатый тельник плотно обтягивал ее невысокую грудь. На палубу вышел Кряжев. Лена вскинула ресницы и опустила. А Степан обращался к рыбакам:
— Все к нам! Через часок-другой! Гулять будем! Полундра, на катере! Олег! Андрей, Витя и все — обязательно в гости! Жду!
Степан окинул взглядом рыбаков, рыбачек и задержал взгляд на Лене.
— Вы тоже к нам, в кают-компанию! Одна или с мужем?
— Одна.
— Тем более! Ждем. Да, маманя?
Грачиха промолчала. Степан приподнял руку, как большой деятель на трибуне:
— Привет рыбакам.
Еще в пути он думал: «Не осрамлю флот. Девки ахнут. Морская форма всегда в моде».
Он глянул на клеш: отутюжены, собака нос обрежет, корочки шик- блеск.
Когда Грачиха с сыном появились на главном поселковом проспекте, у пацанов, что играли на пыльной дороге, только пятки сверкнули.
— Моряк приехал! — горланили они. — Моряк!
Вообще-то «сарафанное радио» в рыбачьем поселке сильней любой техники, и давно все знали, что едет сын Грачихи, и все-таки ребятишки подняли переполох. Бабы, свободные от работ, словно куры с насеста, вылетали на улицу. Грачиха вышагивала впереди, церемонно откланивалась.
— Вот, дождались… Сыночек… — И утирала кончиком платка набегавшую слезу радости.
Возле своего дома Степан остановился, осматривая родные пенаты.
— А посудина-то наша тово, с дефектом. Что же батя в док не ставит?
— Недосуг ему, Степа, то рыбу ловит, то ремонтирует свою «эрбушку». А дома у всех старые.
