всевозможное содействие в организационно-техническом обеспечении успешного пуска.
Четвертый вагон предназначен для смены запуска. Здесь находится стандартный пульт запуска и круглосуточно дежурят операторы-ракетчики, оттачивающие свое мастерство в постоянном разрешении учебно-боевых ситуаций, поступающих на мониторы компьютеров. Кроме того, через особую связь они могут глазами разведывательных спутников наблюдать состояние дел на потенциально опасных базах противника. В случае объявления боевой тревоги именно смена запуска направит на противника ядерную ракету.
Пятый вагон – боевой. Именно здесь в специальном контейнере спит до поры до времени «Молния», гиперзвуковая ракета нового поколения, с шестнадцатью разделяющимися боеголовками, способная уничтожить половину континента, а может, и целый континент, потому что экспериментов до настоящего времени, слава Богу, никто не производил.
Шестой вагон – технический. Здесь имеется запас шпал, ремонтный инструмент, включая портативный подъемный кран, и другая техника, позволяющая производить в пути необходимый ремонт. Кроме того здесь находится компрессор, закачивающий в вагоны воздух под избыточным давлением. Воздух при этом проходит через очищающие фильтры и газоанализаторы.
Седьмой вагон – прикрытия. По своему содержанию и функциям он полностью дублирует вагон охраны, только предназначен для отражения нападения с хвоста поезда. В нем тоже готов к бою взвод суперсолдат и звено «черных автоматчиков».
Все вагоны располагаются на противоминных бронированных основаниях и имеют круговую бронезащиту – два слоя с кевларовой прокладкой между ними и наклонные полосы толстой стали, заставляющие рикошетировать пулю, прорвавшуюся через первый слой. Помимо всего прочего «Молния» кроме того упакована в особо прочный контейнер, который при запуске выполняет роль направляющей.
Но теоретические знания – это одно, а реальный БЖРК – совсем другое. В сопровождении помощника начальника поезда майора Волобуева Кудасов совершил экскурсию от четвертого вагона до локомотива и обратно.
Почти все вагоны были похожи один на другой. Может, обнаженным металлом, спертым душноватым воздухом, запахом оружейной смазки, гуталина и человеческого пота… А может, общей скученностью, отсутствием свободного пространства, каким-то скрытым напряжением и угнетающим ощущением опасности. Или конструкцией: несколько купе, душ, туалеты, просторный зал на остальную часть вагона, в котором могли располагаться наблюдатели за периметром, как в первом вагоне, столовая – как во втором, штабное помещение – как в третьем, или операторская запуска – как в четвертом.
– Переходы имеют бронированную защиту и герметичны, – пояснял Волобуев, когда они переходили из вагона в вагон. – В сочетании с фильтрацией воздуха и избыточным давлением это делает невозможным поражение личного состава отравляющими веществами.
Майор был немногословен. В основном он ненавязчиво повторял, чего делать не следует: что прямо запрещено, а что не приветствуется.
– Какие тут могут быть телефоны? – грозно спрашивал он, и старлей, неизвестно почему, чувствовал себя нарушителем. – Кому, спрашивается, звонить? Или приемник… На кой тебе приемник? Что слушать? Инструкции шпионские? Или брехню всяких корреспондентов? Это для морального духа вредно! Что надо, до тебя командиры доведут!
– Ясно, товарищ майор, – успокаивающе произнес Кудасов, но сопровождающий не останавливался.
– Или шляться из вагона в вагон… Оно, конечно, не запрещено, может, ты в столовую пошел, или в медпункт, или к товарищу Сомову… Но просто так – зачем? Какая польза? Никакой! Один вред!
Внезапно Волобуев остановился в первом тамбуре первого вагона, так что Александр уткнулся в его широкую спину.
– Вот ты с кем тут дружишь? – требовательно спросил майор и впился в лицо стажера тяжелым взглядом.
– Да я не успел еще, – попытался оправдаться тот. Но оправдания, оказывается, не требовались.
– И молодец! – с натугой улыбнулся майор. – Пришел из рейса, и дружи с кем хочешь… Но лучше из другого экипажа. А службу с дружбой здесь смешивать нельзя. Это тебе не пьянка-вечеринка! Это особо важный стратегический объект!
В отличие от обычных поездов, в первом вагоне имелся переход в тепловоз. Дверь перехода оказалась запертой, и Волобуев открыл ее своим ключом. Кудасову в переходах нравилось. Грохот колес и свист ветра за гофрированной резиной были приметами окружающего мира. Замкнутая обстановка поезда уже начинала его угнетать. Близкая воля проливала бальзам на душу.
В локомотиве было еще шумнее и душнее, чем в вагонах. По узкому коридору они миновали крохотное купе за силовой установкой, в котором раскинулись на полках два голых, если не считать черных «семейных» трусов, человека. Забывшись тяжелым сном, они громко храпели в унисон пению машин.
Вдоль бронированной стенки Волобуев и Кудасов обошли грохочущие дизеля и наконец оказались в кабине. Машинист с помощником тоже были голыми по пояс, зато нижнюю часть тела прикрывали форменные брюки, хотя неуставные шлепанцы окончательно портили впечатление.
– У них тут вольница! – неодобрительно проговорил Волобуев. – Как хотят, так и одеваются, на построение не выходят, и их почти не проверяют… Курорт!
– Это вы зря, товарищ майор! – обиделся коротко стриженый машинист с густой проседью в черных волосах. – У меня налет на сверхзвуковиках почти тыща часов, да два катапультирования… А поседел-то я здесь, а не там! Когда эти забастовщики на рельсах сидели, думаете, мне было просто инструкцию выполнять? Они, слава Богу, разбежались, но в мыслях-то я их уже раздавил! То есть нервы пожег, а обратно их не восстановишь! Конечно, с одной стороны, греха на душе нет, а с другой – я его уже взял, когда мысленно их всех колесами порезал!
Волобуев нахмурился.
– Вот что, Андреев, ты мне тут антимоний не разводи! Ты зачем свою тыщу часов налетал? Для удовольствия? Нет, ты готовился жахнуть вниз, если приказ придет! А чего теперь святого разыгрываешь? Запомни, у нас здесь святых нету!
– Да не святой я, – поморщился машинист. – Просто там одно, а здесь другое! С высоты ничего не видать, по приборам работаешь! А здесь вот оно – все перед глазами…
И действительно, в отличие от всех остальных помещений спецпоезда, из кабины машинистов открывался вид на окружающий мир. Мир этот, правда, на скорости надвигался спереди и размазанно скатывался по бокам локомотива. Но все равно можно было определить – ночь снаружи или день, солнечно или дождливо, можно было увидеть людей и животных, различить названия станций… Всего этого явно не доставало в вагонах.
– Красотища какая, – заворожено сказал Кудасов и, оказалось, невпопад.
– Приходи, становись, – раздраженно сказал машинист. – Даже под обычный поезд, знаешь, сколько людей попадает? Если долго работаешь, то пятьдесят-шестьдесят человек на тот свет отправишь! Многие сами кидаются, многие по пьянке или по нерасчетливости… Кто слепой, кто глухой… А если еще не тормозить? Тогда сколько наберешь? Вот тебе и красотища!
Кудасов не отвечал. Он любовался смазанными лесополосами, багрово-красным заходящим солнцем, промелькнувшей стеклянной струей речушкой и даже мысленно ощущал прохладный и свежий воздух.
– Ладно, хватит романтики! – бесцеремонно сказал майор. – Перейдем к тактико-техническим данным. Дизеля имеют двойной запас мощности, стекло пуленепробиваемое…
Он добросовестно пересказывал техническое описание, которое Кудасов уже неоднократно прочел. Теперь главное – увидеть, пощупать и понять то, о чем читал в толстых инструкциях. Вот, например, бронированное стекло имеет синий оттенок и задерживает часть света. Днем это даже хорошо, а в сумерках или ночью? И насколько оно защищает кабину? Выдержит ли пулю из АК? Или из крупнокалиберного «Утеса»[10]? А кумулятивную гранату из РПГ-7?
– Тут есть технический сюрприз, – сказал Волобуев и попросил машиниста, – ну-ка, включи!
Тот повернул рычажок и откуда-то снизу вылетела мелкоячеистая довольно толстая сетка на П- образном каркасе, мигом заслонившая лобовое стекло. Между бронестеклом и проволочной сеткой оставалось чуть более метра. Все ясно – противогранатная защита. Благодаря ей взрыватель сработает до попадания в цель и огненная струя не достанет до кабины. Грамотно!
