отправлю в ад. Вместе с этим гнусным поездом и этими никчемными людишками!
Салим всегда был немногословным. Сегодня он просто разболтался. Наверное, железные нервы расслабились перед смертью. Нагнув голову, он поймал проводок зубами.
Если бы Мачо не пил русской самогонки, он бы стал анализировать возможные варианты развития событий. Или просто закрыл глаза, примирившись с неизбежным. Или…
Но он просто шевельнул пальцем. Быстро, интуитивно, не задумываясь о последствиях.
Влад Малков не мог раздобыть ему ни «Кольт», ни «Дезерт Игл». Но он догадался замаскировать обгипсованным бинтом обычный «Макар», подобранный на месте нападения на БЖРК. Сейчас ствол пистолета смотрел прямо в лицо террористу.
Грохнул выстрел, огонек пламени прожег бинт, пуля вонзилась в переносицу Салима, наискосок прошла через мозг, вышла через затылок, на излете ударила в верхнюю полку и обессилено упала вниз. И окровавленное лицо террориста уткнулось в крышку столика, еще пахнущего салом и солеными огурцами. Мачо быстро вскочил и осторожно высвободил проводок из крепко сжатых зубов.
– А-а-а, человека застрелили! – заголосила какая-то женщина.
– Милиция! Убивают!
Пассажиры бросились в разные стороны В вагоне начиналась паника. Мачо растерялся. Надо было успокоить людей, но он не знал, как это сделать. Влад Малков привычно бы выкрикнул: «Спокойно, ФСБ!» А что мог крикнуть он? «Спокойно, ЦРУ?» Пожалуй, это только усилило бы панику. А скорей всего, его бы приняли за сумасшедшего. Поэтому Мачо опустился на полку и стал освобождать правую руку от маскировочной повязки.
Огромное кубической формы здание аэропорта «Шереметьево-2» напоминало растревоженный пчелиный улей. Потоки разношерстной публики текли в различных направлениях, сталкивались, закручивались водоворотами, сплетались и расплетались. Челноки с огромными клетчатыми сумками, представительные мужчины в дорогих костюмах с кожаными чемоданчиками от Дюпона, разодетые российские дамы, пахнущие дорогими духами, по-дорожному просто одетые европейцы, непомерно отягощенные сумками и чемоданами мамаши с детьми, празднично настроенные туристские группы, прибывшие очередным рейсом негры, с некоторой опаской присматривающиеся к русским, примерно так когда-то белые колонизаторы, высаживаясь на африканский берег, взирали на их предков. Бизнесмены, командировочные, просочившиеся сквозь милицейские кордоны бомжи, затянутые в строгую форму летчики, стюардессы, таможенники, – все смешались в единую пеструю массу, наполняя гомоном высокие помещения.
Был здесь даже один разоблаченный шпион. Мачо стоял в очереди на пограничный контроль. В черных джинсах, черной кожаной куртке, со спортивной сумкой через плечо он был похож на спортсмена, перешедшего на тренерскую работу. В руке он держал «засвеченный» паспорт на имя Василия Столярова с вложенным билетом до Нью-Йорка. Как и положено прожженному профессионалу, он в глубине души сомневался, что русские выполнят условия сделки. В конце концов, верить нельзя никому. Где гарантия, что с ним не ведут какую-то хитрую двойную игру, все правила которой известны только одной стороне? Конечно, ожидать подобного не было никаких оснований, но все же он испытывал некоторое напряжение.
– Знаешь, мне кажется, что это сон, – сказала Оксана. Она стояла рядом в элегантном брючном костюме, одетом прямо на голое тело, и в дорожных туфлях без каблука. В руках девушка держала точно такой билет.
– Не могу представить, что это я уезжаю отсюда, что буду жить в Америке, что тебя зовут Билл! Это твое настоящее имя?
– Да, настоящее. Тебе придется ко многому привыкнуть…
Интонации в голосе были сухие и жесткие, как известь. В толпе провожающих он увидел «близнецов» и напрягся еще больше. Но ничего не произошло. Молодой пограничник поставил штамп в паспорт, турникет открылся, и он вышел на нейтральную территорию. Из соседней кабинки вышла Оксана. Мачо оглянулся. «Близнецы» улыбались, Влад помахал ему рукой.
Мачо расслабился и, обняв Оксану за плечи, привлек к себе.
– Через двенадцать часов мы будем на месте, – сказал он совсем другим тоном.
И все же полного успокоения не наступило, просто одна озабоченность сменила другую. Предстояли сложности со своим начальством. Внутреннее расследование, проверки на полиграфе… Скорее всего, его уволят. Что ж, можно открыть оружейный магазин и торговать не серийной продукцией, а раритетами. Это приносит хорошую прибыль.
Оксана тоже была озабочена.
– И все это время мы не сможем заниматься любовью? Все двенадцать часов?
Билл Джефферсон рассмеялся и сильнее прижал к себе стройное девичье тело.
– Ну почему же, малышка. Не все так плохо. Что-нибудь придумаем…
– Кстати, – подчиняясь какой-то подсознательной ассоциации, вдруг спросил он. – А ты умеешь солить огурцы?
– Нет, – удивленно ответила Оксана. – Но если надо – научусь.
«Близнецы» неторопливо шли к выходу из аэровокзала.
– Ты когда-нибудь слышал, чтобы агент так влюбился в сообщницу, что вытащил ее из тюрьмы и увез с собой? – повернулся майор Малков к напарнику.
– Никогда.
– И я никогда. Значит, наши девушки и правда – самые лучшие в мире!
– А я в этом никогда и не сомневался, – ответил майор Ломов.
Эпилог
Литерный поезд несется по стране, соблюдая свое секретное расписание и никому не известный график. Мощный лоб локомотива спрессовывает воздух и гонит тугую волну перед собой, если долго смотреть сквозь голубоватое бронированное стекло, то создается впечатление, что скорость становится запредельной и сейчас особый состав, словно острый нос новейшего истребителя, проткнет упругую воздушную пробку и с оглушительным хлопком преодолеет звуковой барьер. Но такого, конечно, произойти не может, и машинист Андреев встряхивает головой, прогоняя наваждение.
Привычно зажигаются впереди зеленые огни светофоров, срочно освобождаются пути, падают шлагбаумы на переездах. Литерный идет, идет литерный! Тревожатся в своих кабинетах железнодорожные руководители – в наше безответственное время только БЖРК грозит реальным наказанием: на сотнях станций рассказывают истории, как одного начальника из-за него сняли с работы, а другого и вовсе убили!
Насчет последнего – чистое вранье: Ибрагима Османова убить не удалось. Он по-прежнему работает начальником маленькой станции, но уже в тысяче километров от Елисеевской. Ибрагим пошил себе новый мундир и новую фуражку, в кармане он теперь всегда носит кустарный складной нож с крепким клинком и старательно избегает «земляков». В кабинете, в стенном шкафу, у него стоит на всякий случай замаскированный рулоном ватмана пятизарядный охотничий полуавтомат «МЦ 21 – 12» – заряженный и с досланным в ствол патроном. Когда проходит литерный, Османов выходит на перрон и долго смотрит вслед короткому, стремительно промелькнувшему составу.
Вагоны комплекса выглядят как новые: первый и последний заменили, а в остальных пробоины заделали, вмятины зашпатлевали, в несколько слоев выкрасили блестящей зеленой краской. Не той, которой обычно красят составы, а другой – для ракет. В поезде переделали систему вентиляции, и теперь внутри вполне хватает воздуха, а иногда – по утрам и вечерам – он даже сохраняет естественный аромат свежести лесов, полей и рек.
Привычно стучат колеса, раскачиваются на жестких сцепках вагоны, слепые окна без интереса смотрят на проносящиеся мимо деревеньки, станции и полустанки. Внутри, за бронированной двухслойной обшивкой идет своя жизнь, подчиненная уставу вооруженных сил и правилам боевого дежурства. Бдительно несут вахту бойцы взвода охраны: еще свежи события, которые стимулируют служебное рвение лучше многих приказов. Во втором вагоне тестирует свободный от службы личный состав военврач поезда старший лейтенант Тарасов. Экипаж сильно обновился, «старички» рассказывают «салагам», что раньше военврачом была раскрасавица майорша, столь же прекрасная, сколь и недоступная. Кто-то в это верит, кто-то нет,
