затягивая веревочные петли.
— Что… Что… вы делаете? — с трудом выговорил он.
— То, что делают с предателями, убийцами и ворами! — холодно сказал Уйгуз Дадай. — Ты украл королевское звание, убил много верных и хороших людей, ты предал свое войско. И за это мы прокатим тебя на наших лошадках…
— Постой… Не надо… Я заплачу за твоего брата…
Веревки привязали к седлам четырех коней. Они нетерпеливо перебирали копытами и зло ржали.
— Я скажу тебе, где спрятаны сокровища! Ты станешь богатым…
Уйгуз Дадай поднял кулак навстречу поднимающейся зловеще-багровой луне.
— Кровь не смывается золотом! — он резко опустил руку, будто рубанул саблей.
Дикие найманские кони рванулись в разные стороны… Раздался отчаянный вопль Мясоруба и тут же оборвался, потому что свирепые звери разорвали его на четыре части.
В огромном зале ярко светили сотни свечей, громко играла восточная музыка, десятки танцовщиц гибко извивались в пластичных сладострастных танцах. В резных подставках из слоновой кости курились ароматические палочки, их пряный запах смешивался с крепким табачным духом кальянов, которые с важным видом курили двадцать усталых марбеков. Они возлежали на коврах и маленьких подушечках, позволяющих удобно расположить усталые члены, возле каждого сидела прекрасная юная дева, и если степень прекрасности варьировалась в пределах, определяемых субьективными восприятиями, то юность здесь понималась вполне определенно: всем прелестницам было по пятнадцать-шестнадцать лет. Они старательно угождали своим повелителям: поправляли подушки, раскладывали по тарелкам еду, разносимую многочисленными слугами, и даже затягивались горьким табачным дымом, не давая кальянам погаснуть. Двадцати морпехам повезло: они остались целыми и невредимыми, принимая все почести, положенные победителям.
Каждый получил богатый подарок — дорогой халат, кинжал или саблю с самоцветами, тюрбан с драгоценным камнем… Им повезло больше, чем некоторым: четверо погибли, пятеро получили ранения и сейчас лежали в палатке под присмотром фельдшера Руни и придворного лекаря халифа. Сам Аль-Хасан сидел в отдалении рядом с капитаном Маккойном и вел с ним тихую беседу через Макфлая, который сидел между ними. Чтобы голоса пробивались сквозь музыку, они поочередно наклонялись к волосатому уху Макфлая, отчего создавалось впечатление полной духовной близости между этой троицей.
— Мои люди собирают все доспехи, пробитые твоими молниями, как ты и хотел, — сказал халиф. — Потом их расплавят и выкуют новые…
Маккойн кивнул. Он был озабочен и о чем-то напряженно думал.
— Павшие марбеки будут преданы земле со всеми почестями, в соответствии с вашими обрядами, — продолжил Аль-Хасан.
Капитан помедлил, но все же кивнул еще раз. Из тринадцатого века никак не доставишь тела в расположение части, как требует боевой устав корпуса морской пехоты.
— Как только ты примешь мусульманскую веру, я отдам тебе свою дочь, как и обещал, — завершил свою речь халиф.
— Столь важное решение предстоит хорошо обдумать, — сказал в ответ Маккойн.
Предложение изменить веру было для него неприемлемым. Еще более неприемлемым, чем предложение изменить присяге или уставу. Но он знал, что на Востоке нельзя резко отказываться. Лучше уклониться от обсуждения проблемы или отложить ее на потом и заволокитить…
— Мне надо посоветоваться с Железным Змеем. И нашим хозяином.
Халиф провел руками по лицу, будто умываясь, потом сложил ладони перед грудью.
— Неужели ты спросишь совета у самого…
Он не осмелился произнести великое имя и только робко указал пальцем наверх.
Маккойн кивнул.
— Ты великий воин, Шон-Магой, — сказал Аль-Хасан, откидываясь на мягкие подушки. — И твои воины тоже. Каждый из них получит мешок золота и все, что я обещал. Но этого мало…
Халиф выразительно выкатил глаза на Мако.
— Я хочу предложить вам хорошую службу. Вы будете моей личной армией. Сегодня же особым указом я дарую вам сорок лиг лучшей земли в долине Евфрата, а также по сорок лиг в каждой из стран, которые мы общими усилиями сумеем присоединить к Великому Багдадскому халифату. Я уверен, что не пройдет и полгода, как халифат с помощью Аллаха и вашего оружия распространится на весь цивилизованный мир. Прекратятся войны, уйдут в прошлое варварские обычаи, везде будут процветать науки и искусства, наступит золотой век человечества. И в этом благословенном мире вы, мои марбеки, будете занимать самое привилегированное положение, какое только возможно. Сможете иметь по сто, по двести жен, а ваши дети будут расти среди любви и покоя…
Капитан склонил голову.
— Спасибо за щедрое предложение, солнцеподобный халиф! — учтиво проговорил он. — Я обдумаю и его. И посоветуюсь, сам знаешь с кем…
Принесли шашлык, и Аль-Хасан принялся с аппетитом рвать крепкими белыми зубами горячее мясо. Музыка играла все громче, в разных частях зала вспыхивал смех, раздавались визги женщин. Маккойн сидел хмурый, он не хотел веселиться и не мог ничего есть. Хотелось выпить, чтобы расслабить напряженные нервы, и еще, пожалуй…
Капитан наклонился к Макфлаю:
— Спросите у него, где та девушка, которая была со мной в прошлый раз? У нее еще выкрашены в разные цвета пальцы на ногах…
Макфлай вытаращил глаза:
— У кого спросить? У халифа?!
— Ну да! Он же тут хозяин!
— Невозможно! — Профессор затряс головой, так что заколыхались щеки. — За такой вопрос он посадит меня на кол!
— Хорошо. Тогда просто скажите ему, что я ухожу, ибо мне надо срочно поговорить с Железным Змеем!
Маккойн встал и, не обращая ни на кого внимания, через гремящий весельем зал направился к выходу. Справа раздался визгливый бабий смех. Он повернул голову. У стены, поджав по-восточному ноги, сидел Санчес в золоченом халате, тюрбане с изумрудом и с богато изукрашенным кинжалом за поясом. Его обнимали сразу две юные красавицы, и ему было хорошо. Капитан вышел на улицу.
С черного купола неба равнодушно взирали на Аль-Баар крупные звезды. Было прохладно. В чистый степной воздух вплетался запах гари, пороха и солярки. В жилых кварталах горели костры, и пахло пловом. Там тоже играла музыка, и царило веселье. Лагерь морпехов сегодня не охранялся: они были героями- освободителями, и вряд ли стоило чего-либо опасаться. К тому же в Средневековье трудно соблюдать обычный ритм службы. Капитану Маккойну еще предстояло решить, как с этим быть. Ему вообще предстояло много обдумать.
Он зашел в санитарную палатку. Руни играл с Шарки в карты. Остальные раненые спали.
— Все нормально, капитан, — доложил фельдшер. — Через пару-тройку дней ребята вернутся в строй.
Капитан зашел в свой штаб. Нашел бутылку с виски и прямо из горлышка изрядно отхлебнул. Не отпускало. Средневековье, битва с варварами, убитые стрелами ребята… Слишком много для нескольких дней! Он достал стакан, налил половину, выпил… Как будто кока-кола… Как вообще можно оказаться в тринадцатом веке? Может, это все ему снится? Или его убили?!
Капитан Маккойн крайне редко напивался. Последний раз — когда разбилась Лейла. Но сейчас он хотел напиться и вынырнуть в какой-то иной реальности. Например, сразу после высадки в Фао…
Когда он анализировал все происшедшее, получилось, что они перенеслись в прошлое после землетрясения. Точнее, после взрыва фугаса. В 14.06 эта заварушка началась, а в 14.35 все было уже кончено… Он сопоставил показания часов каждого морпеха, и оказалось, что дальше всех в то, их старое время забрался Шон Смит. И Шон, хотя и нехотя, рассказал, что там было… Уничтоженный, взорванный и
