– А у нас что? – спросил Валера. – Стулья драные, да и то присесть некогда.
– И вам держаться не за что, – охотно согласился Ромов. – Пахарь – он везде пахарь.
– Знаете что? – вдруг спросил Сергеев, повторяя интонации Ивана Алексеевича, даже глаза и губы попытался округлить. – Давайте мы хоть раз этим чиновникам носы подотрем! Сделаем как положено, по справедливости, и плевать на их хитромудрые расчетики!
– Давай сделаем! – так же охотно согласился Ромов. – А что ты, Сашенька, удумал?
– Да вот этот приговор идиотский по Лунину! Они нашего товарища списали, как последнего урку, а Лесухина помиловали. Давайте и мы Лунина помилуем! Отпустим – и дело с концом!
Иван Алексеевич слушал, как всегда, внимательно и согласно кивал головой, но при последних словах словно окаменел.
– Не пойму… Как так отпустим?
– Очень просто, – самым естественным голосом ответил Сергеев. – Вместо исполнения разыграем спектакль, а потом выпустим его – пусть едет куда хочет! А у него есть местечко – ни одна собака не докопается…
– И обратно не пойму. – Иван Алексеевич отставил рюмку. – Кто же приговор отменит? Или телеграмму пришлет?
– Да никто! Мы сами решим!
Иван Алексеевич посмотрел на Сергеева, на Попова, снова перевел взгляд на Сергеева.
– Ну ладно, когда с пьяных глаз такие шутки, это понять можно. Но мы-то трезвые, только вторую начали! А ты и вовсе не пил. Как же тебя понимать?
– А что тут особенно непонятного? – Гигант пер напролом, часто ему это помогало.
– Да то! – холодно сказал Иван Алексеевич. Он построжал, выпрямился, даже кожа на лице подтянулась. – У меня выслуги с войной – почти полвека. Всяко бывало: и пили, и дурака валяли, всяко… Но чтобы до такого додуматься…
– До чего «такого»?! – заорал Сергеев. – Сам же говорил, что исполнять не станешь! Сам!
– Это совсем другое, – по-прежнему холодно и подчеркнуто спокойно проговорил Ромов. – Напишем рапорт, и пусть его отправляют в Северную зону исполнения. Вот и решение вопроса для нас. А ему-то помочь невозможно. Никак невозможно! И даже придумать такое я бы себе не позволил, пусть и литр выпью!
Трах! Громадная ладонь с силой опустилась на белый пластик. Звякнув, полетела на пол вилка, разбрасывая во все стороны клейкие полоски капусты.
– Службисты хреновые! И черт с вами, подаю рапорт! И Валера подаст! Сами исполняйте!
Сергеев вскочил, сделал неопределенное движение рукой, затем схватил свою рюмку и с размаху выплеснул в раковину.
– Я к этому грязному делу руки не приложу! И вообще, больше на точке вы меня не увидите!
– Вот это другой разговор, здравый. Это пожалуйста. Не можешь, не нравится, трудно тебе – уйди в сторону.
Ромов помолчал, подвигал челюстью.
– Только кто будет за тебя в грязи ковыряться? Пусть удавы по земле ползают, учителя деток уводят, кисляевы всяких девчонок насилуют… Так выходит?
Он поднялся, отряхнул ладони, будто пыль сбивал.
– Ты не говорил, я не слышал. Скажу Викентьеву, что Лунина исполнять не будем. Пусть принимают решение.
Ромов вышел из кухни, протопал по коридору, хлопнула входная дверь.
– И что теперь? – спросил Попов.
Товарищ пожал плечами. Он выглядел усталым и подавленным.
– Вот тебе и старичок-боровичок…
– Я сразу говорил, что это афера.
– Говорить легко… Делать трудно…
Сергеев несколько раз вздохнул, успокаиваясь, сел на место, со стуком поставил рюмку.
– Конечно, если хорошее дело…
Он налил до краев, поднес ко рту, замешкался и резко отвел руку. Водка выплеснулась на брюки и белую пластиковую поверхность. Гигант потер левую сторону груди.
– Сердце?
Сергеев качнул головой.
– Мышцу сводит. Сейчас пройдет. А Викентьев вызовет, скажем – разыграли мухомора. Но рапорт я ему положу. Завтра же.
На следующий день озабоченный Ромов вошел в кабинет к начальнику спецгруппы «Финал».
– Я насчет исполнения Лунина, – едва поздоровавшись, начал он.
– Подожди секунду, Иван Алексеич. – Викентьев тоже выглядел озабоченным. – Тут такое дело… –
