обратно стало проблемой: транспорт сюда почти не ходил, а до Магистрального проспекта было не меньше полутора километров. Зато «уголок» находился почти рядом – пять минут машиной, иногда Буренко забирали прямо с дежурства.
В сотне метров от больничных ворот начинались частные дома, тротуар здесь был посыпан золой, и Буренко перевел дух.
– Ну, зачем я вам понадобился? – Вопрос прозвучал сухо, если не враждебно.
– Насчет монеты посоветоваться, – сказал Сергеев, которому не нравилось странное поведение врача, тем более что он не мог понять его причины. Может, старый мухомор настучал? Так не должен…
– Я вам могу назвать фамилию и адрес хозяина. Можем зайти – живет он неподалеку. – Буренко остановился и попытался посмотреть гиганту в глаза. Такие попытки всегда выглядели смешно. – Никто у него ничего не крал. Монету вчера взял под расписку майор милиции Сергеев, будто для сравнительной экспертизы. Но мы приятели – этого майор не учел. Грубая работа. Давайте, я слушаю.
Оперативникам было не до смеха.
– Лучше зайти куда-нибудь, сделать по сто граммов, закусить. И разговор легче пойдет.
В голосе Сергеева вряд ли можно было распознать оттенок смущения.
– Нет, – отрезал эксперт. – Разговор за бутылкой – это одно, а милицейские штучки-дрючки – совсем другое. И совмещать их нельзя. Говорите!
Место под ржаво качающимся фонарем на продуваемой ветром улице совсем не подходило для предстоящей беседы, но разогнавшегося Сергеева остановить было невозможно.
– Есть дело, – отрывисто бросил он. – Монета – предлог. Ничего обидного в этом нет. Короче. Скоро исполнение Лунина. Слышали про такого?
Буренко кивнул. Очевидно, тон Сергеева подействовал: эксперт уже не казался враждебным, просто усталым и злым.
– Что думаете? – по-прежнему отрывисто спросил майор. – Правильно стрелять капитана милиции за трех мерзавцев?
– И за двоих стреляли… Бывало – за одного. Кто мерзавец, кто не мерзавец – определить обычно трудно. А что капитан… Закон-то вроде для всех один!
Все шло прахом. Повернуться и уйти – значит отказаться от задуманного. Доверяться человеку, явно находящемуся не в духе, испытывающему к тебе неприязнь, сводящему серьезный долгий разговор к трехминутной перебранке в желтом прыгающем скрипучем круге света, не способного рассеять уже довольно густые сумерки, – и вовсе глупо. Попов ждал, что товарищ плюнет и выждет более удобный момент. Хотя такого может и не быть.
– Про законы сейчас все знают… Грамотные, образованные. Только, как говорит ваш лучший друг Иван Алексеевич, – толку нет.
Сергеев придвинулся к врачу вплотную, нависая над ним внушительной массой.
– Почему вдруг он – «лучший друг»? – Буренко отступил на шаг.
– Неважно. Дело в другом. – Майор снова сократил дистанцию. – На этом исполнении вам не надо ничего проверять. Ни зрачковую реакцию, ни пульс, ни дыхание. Покрутитесь для вида, и все, такая к вам просьба. Затем и пришли с этой дурацкой монетой.
– Конспираторы… – озадаченно протянул врач. – Уж действительно… Я и не знал, что такие вещи делают!
Реакция судмедэксперта была какой-то странной, Попов понял, в чем дело, только услышав следующую фразу:
– А почему Викентьев вас прислал, а не сам? И в таком месте, на улице…
Оперативники переглянулись.
– Вы только что правильно все сказали, – мягко ответил Сергеев. – Именно конспирация. Считайте, что Викентьев ничего не знает. Даже если вы обратитесь к нему напрямую, он будет удивлен. По крайней мере, сделает вид, что удивлен.
– Я же говорю: милицейские штучки-дрючки…
– Отойдите в сторону, – сердито заверещала маленькая старушка в прожженном ватнике. – Места мало, что на самой дороге стали, весь проход загородили!
Буренко запнулся на полуслове и, подталкиваемый костлявым кулачком, двинулся по узкой полоске золы на отблескивающем льду. Старушка шла следом, бурча и звеня огромными ведрами. В сотне метров находилась водозаборная колонка.
Глава двадцатая
В особом блоке Учреждения КТ-15 время не двигалось. Тот же спертый, прокуренный воздух, тот же старый, с печатью безысходной претерпелости на лице прапорщик, тот же капитан в вечно мятой форме и с таким же мятым лицом, те же безразличные ко всему волкодавы дежурного наряда, то же домино и те же резиновые палки.
Днем и ночью здесь было одинаково плохое желтое освещение, зимой и летом – одинаковая духота и вонь. И девять одинаковых экранов мониторов показывали внутренности одинаковых камер, в которых находились одинаково уравненные приговором временные постояльцы.
Лунин выделялся из среды обычных транзитников этого накопителя смерти.
– Колбасу давали, кефир, я котлеты из дома приносил, – рассказывал капитан, выбирая на связке нужный ключ. – Свой как-никак. Только ел плохо… И за что его? Сколько волков, труболетов всяких миловали да в общий корпус переводили… А тут…
Из камеры вышел заросший седой щетиной сильно горбящийся человек, совсем не похожий на
