деле...
– Нет, не будем доводить до крайности, – неожиданно сказал генерал. – Он хорошо учился, закончил первый курс, у него много заслуг... Зачем увольнять из органов? Пусть переводится в «наружку» и работает, приносит пользу Родине! Поручите Ламову переговорить с ним, чтоб не было обид. Любовь любовью, а инструкции надо выполнять! Он поймет.
Глава 2.
Наблюдением установлено...
– Во, гляди, в подъезд заскочил! Опять в сорок пятую... Ну хрен с ним, хоть отдохнем малость... Клим, протяни вперед и развернись – он же обратно пойдет. Володя, фиксируй время: двенадцать тридцать две...
Неприметная серая «Волга» с тонированными стеклами притерлась к бордюру, спрятавшись за громоздким мебельным фургоном. На самом деле это спецмашина. Под капотом – форсированный двигатель на сто восемьдесят сил, в багажнике – многодиапазонная рация, позволяющая держать связь с дежурным и отдельными наблюдателями. Многоопытные гаишники таких чудес никогда не видели. И не увидят: у старшего группы есть особый пропуск «контроль запрещен».
– Так нормально, Михал Иваныч? – спросил сержант Клименко. Ему было двадцать семь. Шустрый, белобрысый, в куртке из кожзаменителя, на вид – обычный тертый московский водила.
– Сдай чуть назад и выверни влево, – скомандовал сидящий рядом с ним капитан Лазаренко – здоровенный мужик с ногами сорок пятого размера, огромными ладонями, крупной, как узбекская дыня, головой и резкими, грубо вылепленными чертами лица... В группе он был старшим не только по должности, но и по возрасту – уже при Волке отметил тридцать третий день рождения.
– Во, вот так! Выйдет – мы его щелкнем...
Младший наблюдатель прапорщик Волков с ручкой в руках неловко скрючился на заднем сиденье.
«В 12.32 „Лохматый“ заш. в д. № 87 по ул. Курчатова, где в кв. № 45 прож. „Лисица“, – заполнил он очередную строчку в дневнике наблюдения. Вечером по отрывочным записям составляется подробный отчет, снабженный для наглядности несколькими фотографиями.
Вряд ли снимок выходящего из подъезда сутулого всклокоченного парня с диким взглядом будет иметь оперативную или доказательственную ценность, но, когда «Кучерявого» возьмут за жопу, эта невинная карточка сыграет свою роль: создаст у него впечатление, что органам известно все...
Волк спрятал ручку и сел поудобнее, чтобы не мешала надетая под одежду аппаратура.
– Михал Иванович, а за что их в разработку взяли? Что они сделали?
– Да что обычно. Читают всякую херню, пишут... Лазаренко вздохнул:
– Надоело мне ерундой заниматься... Одно дело – искать гадов, что бомбу в метро взорвали, другое – ждать, пока какой-нибудь иностранец нашу Клавку оттягивает, да еще принимать это за шпионаж! Или этих никчемных полудурков пасти... Удивляюсь: неужели в стране серьезных дел не стало?
– Я выключу движок, чего зря бензин жечь? – сказал Клименко. – Они ж выделяют по норме, что зимой, что летом одинаково. А на печку не рассчитывают! Потом спидометр сверяют, перерасход! И каждый раз грозятся премиальные снять...
– Интересно, хоть в это воскресенье выходной дадут? – ни к кому не обращаясь, спросил Волк.
– Догонят и еще дадут! – огрызнулся водитель. – Опять погонят на какой-нибудь митинг. И откуда они все повылазили? Спорят, что-то доказывают, слюной брызжут...
– Да они просто больные люди. Их лечить надо, – сказал Волк.
– Лечить их теперь запрещено. Нынче гласность и демократия, – буркнул Михаил Иванович. – Мне бы квартиру получить – и гори оно все огнем! К майским обещают сдать, только разговоры пошли, что это не для всех, а для начальства. Дом хороший, красивый, метро рядом – может, так и выйдет...
– А очередь? Что они, просто возьмут и на очередь наплюют? А как же демократия? Или на нас она не распространяется? – разгорячился Волк. Его происходящее кровно касалось, так как он совсем недавно стал на квартучет и был последним в списке.
– А у нас две очереди. Одна большая – для всех, вторая маленькая – для руководства и к ним приближенных, – пробурчал Михаил Иванович. – Хочешь жить, как человек, – стремись в очередь маленькую. Правда, тогда на собраниях не вякай, с начальством соглашайся, придется и жопу полизать – куда деваться... Да это не только с квартирами. Должности, звания, награды... Их тоже не за заслуги, а за услуги дают. Вот ты, Володя, хоть грудью амбразуру закрой – хрен тебе орден повесят!
– У меня есть орден. Даже два. Две «Звездочки»!
– Ух ты! У меня только один. У тебя тоже за Афган?
Волк помотал головой.
– А за что?
– Не могу говорить.
– Ну все равно за боевые, за кровь! А начальство небось и «Знамя» получило... Точно?
– Откуда вы знаете?
– А чего тут знать? Даже у этих диссидентов пархатых есть белые люди и подсобники, кто черновую работу делает. Мы же все видим! За одним машина приходит, и он раскатывает: то в посольство на прием, то к журналистам ихним на интервью. Костюмчик справный, ряшка сытая, «голоса» разные про него через день передают – какой он герой и все такое... Нас он не боится, даже башку назад не поворачивает! А другой – нищий, задроченный, без завтрака и обеда мотается пешком по городу, как воробей клюет свою правду по помойкам, да все опасается, осматривается. И никто про него в газетах не пишет, никто его не знает, а если сажать начнут – его первого и законопатят! За что он борется, бедняга? Против чего, понятно – против власти ненавистной. А вот за что? Чтобы свои же дармоеды на шею сели? Так ему еще хуже будет!
– Они пусть сами разбираются! А мне с тещей жить осточертело!
– Не жить, а проживать! – усмехнулся Лазаренко и запахнул длинное серое пальто-реглан. – Хотя всяко бывает... Клим, включи печку, а то ноги мерзнут!
Капитан как в воду глядел. Александра Сергеевна явно проявляла к зятю далеко не родственный интерес: то купалась при неприкрытой двери, то выходила на кухню в прозрачном пеньюаре... И у нее была очень неплохая фигура.
– Пока проживаем, – поправился Волк. – Но если не отселимся вскоре – неизвестно как оно обернется...
– Тебе же новый Генсек срок наметил: к двухтысячному году все получат по квартире! Хер бы только стоял к двухтысячному году – а то в новой отдельной и детей заделать нечем будет! Зато построили социализм с человеческим лицом. Я как слышу эти слова, сразу жопу представляю. Лучше б квартиры строили!
– Ну вы скажете, товарищ капитан... Наши поднадзорные и то не все такие смелые...
Волк чувствовал себя неловко. Что это, грубая прямолинейность или провокация? Одно дело – треп работяг в пивной, совсем другое – беседа оперативников в спецмашине КГБ!
– Подожди... С этой гласностью скоро они совсем героями станут. А я не особо смелый, хотя дворец Амина штурмовал... Просто наши машины прослушкой не оборудуют. Это ведь мы всем «жучков» загоняем. А нам кто поставит?
«Надо будет – найдут, – подумал Волк. – Да и зачем техника, если нас здесь трое? Знают двое – знает свинья...»
– С Климом мы еще в стране «А» встречались, – будто читая мысли, продолжил Михаил Иванович. – А тебя я не опасаюсь. Ты сам «на крючке»...
– Почему я «на крючке»?! У кого?!
– Кто их разберет... Только и внутренняя контрразведка тобой интересовалась, и начальник отдела, и кадровики... Как работаешь, как ведешь, чем дышишь... Ничего конкретного у них нет, но... Чем-то ты их раздражаешь, как заноза в заднице...
Михаил Иванович махнул рукой и отвернулся к окну.
«Нормальный мужик, откровенный, за свою шкуру не трусится», – подумал Волк.
– Вышел! – сказал Клименко.
Михаил Иванович встрепенулся, поднес к лицу обычный длиннофокусный «Зенит».
