Их взгляды встретились. Левый глаз стриженого рецидивиста был полузакрыт, вместо правого чернел девятимиллиметровый зрачок ствола. В следующую секунду он блеснул испепеляющей вспышкой, и острый удар грома разнес лобовую кость сержанта вдребезги.
– Все нормально, Зубач?
Из люка упруго выпрыгнул Утконос, потом показалась напряженная физиономия Груши, следом вылез весело скалящийся Катала.
– Это все я, я! Без меня вы бы хер выбрались!
Нервно пританцовывая, так что руки болтались, как на шарнирах, он осмотрелся.
– Менты готовы? Давай, Груша, забери у них пушки!
– А с теми что? – Зубач кивнул на темный проем, откуда доносились вязкие удары, как будто рифленым молотком отбивали кусок сырой говядины.
– Ими Хорек занимается…
– Дорвался, мудила! Теперь его до вечера не оторвешь!
На свет божий показалась треугольная голова Скелета. Запавшие глаза, выступающие скулы, скошенный подбородок. Обычно он был бесцветный, как бельевая вошь. Редкая щетина светлых волос, невидимые брови, водянистые глаза, пористая серая кожа. Но сейчас красные брызги расцвечивали лоб, щеки, шею…
– Гля, что делает, – Скелет ужом выскользнул на борт фургона и стал тереть рукавом лицо. – Сука буду, полный псих! Они давно кончились, а он мочит и мочит…
– Пух! Пух! – Груша надел фуражку лейтенанта и целился в дружков сразу из двух пистолетов. – Конвой стреляет без предупреждения!
– Правильно, надо форму надеть! – Зубач сплюнул. – И дергаем по-быстрому, не хер здесь высиживать…
– Эй, а мы?! Вы чего, в натуре?! – две пары кулаков застучали по кузову. – Отоприте!
Автозак дернулся в очередной раз. Утконос и Скелет поспешно спрыгнули вниз и отбежали в сторону. Зубач презрительно плюнул им вслед.
– Давай, Катала, выпусти Челюстя и Расписного. И Хорька забери. А не пойдет – хер с ним!
Через несколько минут из люка вылезли еще трое. Остролицый, весь в кровавых потеках Хорек лихорадочно сжимал красную, словно лакированную, монтировку и безумно озирался по сторонам. Высокий, атлетически сложенный Расписной поддерживал похожего на питекантропа сорокалетнего цыгана с выступающей вперед массивной челюстью. Тот осторожно баюкал неестественно искривленную правую руку.
– Зараза, наверно, кость сломал! – Губы цыгана болезненно кривились.
– Нам еще повезло, что камеры маленькие, – ощупывая плечи, сказал Катала. – Менты до полусмерти побились!
– А Хорек их до самой смерти задолбил, – оскалился Скелет.
– Хватит болтать! – мрачно сказал Зубач, переводя взгляд со сломанной руки Челюсти на зажатый в ладони пистолет. – Как ты пойдешь-то с такой клешней?
Цыган перестал кривиться, глянул недобро, провел здоровой рукой по щеке, густо заросшей черной щетиной.
– Очень просто. Я ж не на руках хожу!
– Ну ладно, поглядим…
Зубач сунул оружие за пояс.
– Тогда концы в воду, и рвем когти! Груша, отдай одну пушку Катале!
Тюремный фургон, подняв фонтаны брызг, тяжело плюхнулся в озеро и мгновенно скрылся в глубине. На поверхность вырвался огромный воздушный пузырь, прозрачная вода замутилась…
Когда через полчаса на место происшествия прибыла поисковая группа, она обнаружила только сломанные деревья да следы крови на зеленой траве.
Побег, особенно с нападением на конвой, это всегда ЧП. Мигают лампочки на пультах дежурных частей, нервно звонят телефоны, трещат телетайпы, рассылая во все города и веси ориентировки с приметами беглецов. Громко лязгают дверцы раздолбанных милицейских «уазиков», матерятся поднятые по тревоге участковые, оперативники и розыскники конвойных подразделений, угрожающе рычат серьезные, натасканные на людей псы. Донесения с мест стекаются в областное УВД, оттуда уходит зашифрованное спецсообщение в Москву, и высокопоставленные чиновники МВД, кляня периферийных долбаков, подшивают его в папку особого контроля.
Информация о синеозерском побеге шла в Центр обычным путем, но на каком-то этапе она раздвоилась, и копия совершенно неожиданно поступила в КГБ СССР, который никогда не интересовался обычной уголовщиной. На этот раз к милицейской информации был проявлен самый живой интерес, она легла на стол самого председателя, а потом с резолюцией «Принять срочные и эффективные меры для доведения операции „Старый друг“ до конца» спустилась к начальнику Главного управления контрразведки.
Генерал-майор Вострецов тут же вызвал непосредственно руководившего «Старым другом» подполковника Петрунова и недовольно сунул ему перечеркнутый красной полосой бланк шифротелеграммы.
– Вот вести о вашем кадре! Полюбуйтесь!
Несколько раз пробежав глазами казенный текст, подполковник осторожно положил документ на стол.
– А что он мог сделать… Расшифроваться и провалить операцию? К тому же его сразу бы и убили!
Перечить начальству – все равно что мочиться против ветра.
– Да к черту такую операцию! – генерал грохнул кулаком по злополучной шифровке. – Затеяли какие-то игры с раскрашиванием, переодеванием, а теперь еще и побегами! Послать оперработника в Потьму на неделю и получить результат! К чему усложнять?! У нас немало сотрудников, которые справились бы с этим делом – быстро, без цирковых эффектов и головной боли для руководства! А насколько теперь все это затянется?
– Разрешите мне выехать в Синеозерск? – привычно сдерживая кипящее в груди раздражение, спросил Петрунов.
– Именно это я вам и приказываю! Примите все меры, чтобы его, по крайней мере, не застрелили при захвате!
– Есть! – сказал Петрунов, совершенно не представляя, какие меры тут можно принять. Ситуация вышла из-под контроля, и жизнь Волка находилась в его собственных руках.
Вечерний лес зловеще шелестел вокруг, прихватывал зелеными лапами за одежду, норовил подставить под ногу корягу или ткнуть острой веткой в лицо. Будто глумливый леший играл с заблукавшими в его владениях путниками, но делал это нерешительно, исподтишка, опасаясь подходить вплотную.
И действительно, продиравшаяся сквозь кустарник компания могла распугать всю лесную нечисть. Впереди, то и дело оглядываясь, как вышедший на маршрут карманник, ломился Скелет в порванной на груди лейтенантской форме – мокрой и покрытой бурыми пятнами. За ним с решительностью танка пер Груша, по его следам осторожно ступал Утконос в плохо застиранном мундире с сержантскими погонами, за ним Хорек зло рубил цепкие ветки отмытой монтировкой, Зубач выдерживал двухметровую дистанцию, за ним держался Катала в истрепанной форме ефрейтора, Челюсть и Расписной замыкали процессию. Цыган придерживал сломанную руку и время от времени сдавленно стонал, а Расписной двигался молча, контролируя походку, чтобы не перейти по привычке на лесной шаг разведчика. В голове лихорадочно роились тревожные мысли.
«Ломятся как слоны, за километр слышно… Не понимают, что живыми, скорей всего, нас брать не будут? Зубач-то понимает, недаром прячется в середке… Еще не хватало получить пулю вместе с этими скотами! Да и сколько мне с ними бегать? Может, перемочить гадов по одному? Так слишком много трупов выйдет… Или отстать и затеряться в лесу? Но хабар по всем зонам и пересылкам пойдет, там каждую деталь обмусолят. Куда я пропал, как опять объявился… Нет, тут не дернешься… Ладно, посмотрим. Скоро они остановятся – дыхалка-то в тюрьме пропадает и мускулы в вату превращаются…»
– Слышь, Зубач, у меня уже копыта отваливаются! – отдуваясь, сказал Утконос.
