На самом деле он хотел убедиться, что этот человек существовал в действительности. И что он действительно был человеком.
— Армейского друга ищешь?
— Почему армейского друга?
— Да вы всегда ищете армейских друзей.
— Кто «вы»?
— У меня брат вечно искал кого-то, да к нему приезжали какие-то ханыги из армии.
— У меня совсем другое. Никакой он мне не друг. Скорее наоборот.
— Тогда сделай погромче.
Через час они добрались до места. Станица Верхняя располагалась на кургане над самым Доном. На берегу лежали плоскодонные лодки, сушились сети, лениво горел маленький костерок под закопченным котелком на черной треноге. Неспешный мужик в майке и фуражке с красным околышем основательно смолил днище одной плоскодонки. Потом дорога круто пошла вверх. Наверху, за невысокими ивовыми плетнями, кривились и косились небогатые саманные домишки с белеными стенами и камышовыми крышами. Между плетнями важно гуляли куры и утки.
Нужный дом ничем не выделялся из ряда таких же. Наташка с интересом выглядывала из машины.
— Хозяйка, выдь на час! — припоминая казачий диалект, позвал Волк.
Он совершенно не представлял, как себя вести. Поздороваться, представиться, вежливо сообщить: «Я убил вашего сына?»
С заднего двора показалась старуха в длинной юбке с фартуком, выношенной вязаной кофте и платке. Переваливаясь с боку на бок, как утка, она сгорбленно поспешила к калитке. Когда она подошла ближе, Волк понял, что женщине нет еще и шестидесяти, просто жизнь ее так скрутила и состарила…
— Здорово ночевали, — продолжал изображать казака Волк. — Черенковы здесь живут?
— Я Черенкова, — ответила женщина усталым тусклым голосом, машинально вытирая руки о старый заплатанный фартук.
— Скажите, у вас есть… Был… В общем, Павел Черенков ваш сын?
Странным взглядом, в котором скользнула застарелая боль и безысходность, она окинула пришельца, его большую иностранную машину и девушку, которая годилась ему в дочери.
— Ну, был такой, сыном считался, — кивнула женщина. — Только он уже как год в могиле лежит, а вы все никак не успокоитесь!
— Как год в могиле?!
— Даже больше. С прошлого апреля. — Неприязненно рассмотрев наколки на теле Волка, она откровенно враждебно спросила: — А ты, никак, из его дружков будешь? Небось, он тебе тоже деньги проиграл? Приезжали тут двое, с такими же рожами.
— А где он похоронен? — нахмурившись, спросил Волк.
— Одно у нас кладбище, — кивнула женщина куда-то в сторону. — Ты-то, я смотрю, румяный и здоровый, тебя лагеря и тюрьмы не очень погнули. А Паша с туберкулезом вернулся и со шрамом через всю грудину, видно, ему легкие оперировали. Да только не помогло. Помаялся несколько лет, помаялся, и помер.
— Вы меня извините, не волнуйтесь, ничего он никому не должен. И никто к вам больше никогда не придет. Вы мне только свидетельство о смерти покажите…
Женщина сходила в дом и вынесла газетный сверток, в котором кроме других документов оказалось свидетельство о смерти Павла Черенкова. Действительно, десятого апреля прошлого года.
— Спасибо, мамаша, — Волк протянул документ обратно. — Как его могилу найти?
Черенкова вздохнула, вытянула руку.
— Вон там погост-то наш. Как пойдешь по аллее до середины, так справа синий крест стоит, я его только покрасила!
Действительно, найти свежепокрашенный синий крест оказалось нетрудно. Фамилия, имя и отчество, дата рождения на табличке совпадали с данными Черта. Да и адрес совпадал. И выходило, что умер он действительно больше года назад. Но такого просто не могло быть.
Он заехал к местному участковому, предъявил удостоверение члена предвыборного штаба кандидата в депутаты московской городской Думы Я. С. Шнитмана, наплел что-то про предвыборные наказы избирателей, спросил про Черенкова.
Плотный краснолицый здоровяк, надевший для солидности фуражку на лысеющую голову, удивленно повел круглыми плечами.
— Да какое он отношение может иметь к политике? Это же рецидивист, особо опасный, пробы ставить негде! Всю жизнь по тюрьмам да колониям, чего за ним только не было! У него через всю грудь шрам, как у покойника после вскрытия! Зверюга, даже нет, дьявол! Только у него уже все легкие были в дырках, так и помер прошлой весной…
— Точно помер? — переспросил Владимир.
— Точней некуда. Я сам был на похоронах, видел, как гроб заколачивали!
— Ну ладно, спасибо, я поехал, — в сильной задумчивости, Волк вернулся в машину и долго не мог прийти в себя.
Купаться он не пошел, сидел на коряге, смотрел, как Наташка плескалась в чистых волнах верховодья, как бесстыдно вышла на берег голая, только в черном иле до колен, как будто в гольфиках, как блестела ее гладкая кожа, покрытая искрящимися на солнце каплями. Потом гнал машину на предельной скорости, выключив музыку и напряженно глядя перед собой, на виляющую дорогу.
— Что с тобой, Володя? — спросила девушка. — Нашел, кого искал?
— Найти-то нашел, — отрешенно проговорил Волк. — Только это ничего не прояснило…
— А что тут прояснять? — Наташка улыбнулась. — Ну, умер человек, бывает! Чего ты себе голову ломаешь?
— Да то, что этот тип умер в апреле прошлого года. А я его… — он осекся и заменил рвущееся на язык слово. — Я его задерживал в декабре! Как такое может быть?
— Не бери в голову. Это же прошлое. И деревня эта осталась в прошлом. Надо думать о том, что впереди.
Она была права.
Но Волк все же не мог переключиться и напряженно думал: если Черенков умер прошлой весной, то кого же он убил в заснеженной декабрьской Москве?
«Слышь, Котяра, ты что маракуешь насчет Черта?» — мысленно спросил он.
Но Кот не ответил. Молчали и остальные татуировки. Онемели они, что ли? Софья онемела точно. Может, потому, что он уже не испытывал к ней никаких чувств, даже попрощаться не зашел. Предательство есть предательство: умышленное или случайное — не важно!
Только когда на горизонте показались огни Тиходонска, мучавшая его мысль отступила. В конце концов, прошлое осталось за спиной, а будущее — вот оно, впереди!
— Предлагаю закатиться в ресторан и хорошо поужинать, — сказал он. — Если дама, конечно, не возражает.
— Вау! — Наташка изобразила буйный восторг.
Волк усмехнулся. Как и следовало ожидать, дама не возражала.
Джип миновал мост и въехал в Тиходонск.
Примечания
