неудобно разговаривать.
И вот он уже открывает с брелока своего «опеля», распахивает перед ней переднюю пассажирскую дверцу — все как в тумане, они все еще улыбаются друг другу, какое-то наваждение, честное слово, — они садятся и мирно беседуют. Вернее, это она говорит, говорит, но все это совершенно не относится к делу, за которым он сюда пришел, а в глазах у нее Леший обнаружил какое-то странное явление, что-то вроде солнечной короны, только не огненно-белой, как ей положено быть, а — черной, и оттуда отрываются и разлетаются в стороны крохотные черные протуберанцы…
— Что? — переспросил он.
— Так вы и есть тот самый, говорю? Который в темноте видит и который был в тайном городе под землей? Вы — тот самый Леший?
Он сразу перестал улыбаться. Наваждение прошло.
— Черт. Вы что, сговорились сегодня все?
— Так Рыба ведь мне звонил!.. Сказал, что Леший идет, чтобы я уходила из дома. И положил трубку. Я не поняла, о каком Лешем речь, я ведь слышала все эти байки — и в «Козере», и так… На улице, в институте. Но честное слово, была уверена, что на самом деле такого человека просто не существует. Персонаж городской мифологии. Ну и решила подождать, увидеть своими глазами. Узнать. Вы извините, конечно, что я так вот назойливо все это выспрашиваю…
— Ничего, — сухо сказал Леший и завел двигатель. — У тебя все? Это и было то самое страшно важное дело?
Она подумала.
— Нет. Я просто…
И замолчала, напряженно уставившись в ветровое стекло. Леший заметил две или три тени в жидком свете лампы над дверью парадного. Кто-то переговаривался по домофону. Леший посмотрел на Пулю. Она сидела прямо, тихонько теребила свои кружева.
— Ладно, я пойду, наверное, — сказала она не совсем уверенно.
— Это к тебе пришли? — он кивнул на улицу.
Переговоры по домофону закончились, но компания у подъезда никуда не уходила. Ему даже показалось, что они как-то заинтересовались его машиной. Или ее содержимым. Подозрительная какая-то компания. Леший подумал и сказал:
— Ладно. Ты меня проводила, теперь я тебя буду провожать. Вежливость за вежливость, так?
— С моей стороны это была не вежливость, — сказала она.
— Тем более, — невпопад ответил Леший. — Пошли.
Он выключил двигатель, застегнул куртку. Тех, у подъезда, было трое, теперь он это ясно увидел. Они быстро направились к машине. Двое остановились у водительской двери, блокируя выход, третий подошел справа, дернул пассажирскую дверь, открыл и, отступив на шаг, нетерпеливо хлопнул в ладоши.
— Опять грустный, да? Виходи, зачем туда сель? — скороговоркой проговорил он, коверкая русские слова. — Такой красивый, такой глупий! Выходи, епмать! Быстро-быстро пошель!
Он наклонился и буквально выдернул вскрикнувшую Пулю из салона.
От этого мягкого, растянутого говора, от этого знакомого до тошноты акцента, от этой беспредельной наглой уверенности Лешего переклинило. Он резко распахнул дверь, ударив в лоб скалящуюся через стекло рожу, выскочил наружу, пугающе крикнул:
— Милиция! На землю!
Но дожидаться выполнения команды не стал. Ребром ладони под кадык любопытному весельчаку с кастетом на правой руке, тот мягко хрюкнул, оторвал левую ладонь от лба и рухнул на колени. Первый готов. Без разворота, плавно продолжая движение, Леший выбил нож из занесенной руки, локоть — в скулу, колено — в пах. За загривок, лицом в асфальт — в капот было бы вернее, но кузовщина дорогая, пожалел. Второй готов. Обежав машину, Леший оказался рядом с третьим, который успел отшвырнуть Пулю и рукой нырнул в карман. «Ствол», — безошибочно подумал Леший, сильным ударом сшиб его на землю, подмял под себя, молотил головой в лицо, искал на ощупь вооруженную руку и орал:
— Брось, иначе сдохнешь!
Когда-то давно, на войне, он так орал при зачистках в горных аулах, перед тем как швырнуть гранату. Обычно бросали. И сейчас по асфальту что-то заскрежетало.
— Все, все, бросиль, отпусти!
Майор знал их подлые хитрости и все же поймал наконец правую руку, которая действительно оказалась пустой. Отвесив еще пару оплеух, Леший встал. Боковым зрением он увидел, как две тени рывками, дергаясь, удаляются в сторону улицы. Осмотрелся. В стороне, под фонарем, что-то чернело. Пистолет? Он сделал несколько шагов. Точно! «Глок». И где они берут такие «пушки»?
Третий на карачках отбежал в сторону дома, поднялся, потер лицо и, хлюпая носом, крикнул:
— Тебя жить не будишь! Убию! На куськи резить буду!
Потом он резво побежал, но Леший гнаться не стал: сунул трофей за пояс и подошел к плачущей Пуле.
— Он ударил меня. Потом наставил вот так свой палец, — Пуля показала, как наставил. — И сказал: будешь моя девушка. Я на тебя, говорит, глаз положил, никуда теперь не денешься. На этом своем тарабарском языке, но смысл примерно такой. Где живешь, говорит, приеду, заберу к себе…
Пошел дождь. Внезапно и сильно, будто кто-то подкрался со шлангом и стал поливать на ветровое стекло. Леший включил и выключил дворники. Потер ушибленный лоб.
— А ты что? — спросил он.
— Ничего. Молчала. В ступоре была. Страшно ведь. Он же наркот, порошок нюхал с ногтя. Бил меня по щекам. Хотя несильно так, красовался просто перед своими. Потом сумочку выхватил, вытряхнул все на пол. Я как знала, еще с утра паспорт выложила, маме надо было в ЖЭК идти… Хотя обычно всегда забываю про такие дела, а тут как знала, как чувствовала. Но он сотовый мой взял, говорит, этого хватит. Я не понимала, зачем ему сотовый. А потом он буквально на следующий день начал по городскому названивать. Мама один раз меня позвала к телефону, потом я ее попросила просто бросать трубку. И увидела… Позавчера увидела — они около нашего подъезда околачиваются. Втроем. Я домой не пошла, у подруги заночевала. Маме позвонила, соврала что-то… Я думаю, он мог «симку» мою по операторской базе проверить — там ведь все паспортные данные есть…
Пуля уперлась коленом в перчаточный ящик, обхватила колено руками. С упрямым выражением лица смотрела она на опустевшую площадку перед парадным.
— Почему они чувствуют себя у нас хозяевами? — спросила она. — Почему у них все получается и все сходит с рук?
Леший пожал плечами.
— Продается все, что нельзя отнять. А они и отнимают, и покупают…
— Здесь можно курить?
— Нет, — сказал Леший, сам не зная почему. Он частенько курил в машине.
Пуля смущенно шмыгнула носом.
— Крюгер назвал его — Ресничка, — сказала она. — Его раньше в «Козероге» не было, там вообще раньше только наши, а теперь черных полно.
— Крюгер? — переспросил Леший.
Что-то мелькнуло в памяти. Худое мальчишеское лицо в свете уличных фонарей, «скорая», тревога какая-то.
— Крюгер. Кто он такой?
— Друг. Знакомый, — сказала Пуля. — Он главный диггер как бы. Он пытался за меня вступиться, но Ресничка был не один…
— Ясно. А главный этот твой диггер, значит, был один.
Теперь у Лешего саднил не лоб, саднило что-то внутри, как изжога.
— Значит, в «Козероге» диггеров больше нет, одни кавказцы?
— Не знаю. Крюгер ведь там часто сидит. И Рыба со своими — тоже. Я там редко бываю, но я ведь не…
