Леший усмехнулся.
— А ты бы бросил?
— Бросил. Слово мужчины! — запальчиво сказал Амир.
Он действительно был обессилен. И вряд ли хорошо владел ножом. В принципе Леший мог его заколоть в честном поединке. Но такое бывает только в глупых кинофильмах.
— Подними руки! — приказал он. — И не шевелись, хуже будет!
Леший подошел, резким ударом выбил автомат из ослабевших рук врага.
— Взорву всех! — террорист шарил руками по одежде, в правой был зажат какой-то пульт.
Леший прикладом ударил его в голову. Обыскал неподвижное тело, отнял взрыватель, вытащил нож и два сотовых телефона, один из которых, по-видимому, был предназначен для активации взрывного устройства.
Потом отстегнул от пояса наручники, но тут движения его замедлились. У него не было ни сил, ни возможностей вытащить Амира наверх. Связаться с Заржецким он тоже не мог… Даже если выключили «грифоны», на такой глубине все равно любая рация бесполезна… А главное — желания вытаскивать наверх Железного Амира у него не было.
— Чего ждешь? — зашевелился террорист. — Делай то, что можешь и хочешь!
А что, это мысль! Леший отбросил наручники в сторону, и они улетели в «Адскую щель», как будто подсказывая решение.
Амир приподнял голову и попробовал встать. Леший подошел вплотную, спросил:
— Узнаешь меня? Колонна под Гунюшками, помнишь? Яма за лагерем. Я там два месяца сидел, в яме твоей… Помнишь? Ножевые бои помнишь?
Враг усмехнулся.
— Разве вас всех запомнишь? Сколько я ваших глоток перерезал…
— Ну, меня-то ты запомнишь…
Леший подтащил тяжелое тело к пышущей жаром расщелине. Опытные диггеры считали, что это тектонический разлом, который идет на неимоверную глубину, к расплавленному земному ядру. Но наверняка этого никто не знал. Железному Амиру предстояло выяснить это первым.
— А-а-а-а!
Амир вырвался, вскочил на ноги, попытался выхватить у Лешего нож. Но тот отскочил, отбил руку и ударил врага в челюсть. Темная фигура на миг пересекла красноватый зев «Адской щели» и обрушилась вниз. Раздался пронзительный крик, который быстро оборвался…
— Но ведь она полетела, так ведь, Борь? Отделилась нормально, сквозь воду прошла правильно, сорок стартовых тонн, как птаха малая, свечкой в небо ушла… А без нас ведь не полетела бы! — Семаго постучал себя пальцем в грудь. — Без меня не полетела бы!! Слышь, Борь? Скажи — полетела бы без меня?
Народу в «Пирожке» было немного, но те, кто был, на них оглядывались. Может, потому, что кафе находилось недалеко от проходной и здесь собирались сотрудники «Циклона», которые хорошо знали и главного конструктора, и коммерческого директора в лицо, а может, оттого, что эти двое шумели больше всех остальных, вместе взятых. Точнее, шумел один.
Пьяный Семаго схватил Гуляева за руку повыше кисти, мял ее и потряхивал — есть у него такая дурная привычка.
— Ну, не полетела бы, — сказал Гуляев и осторожно высвободился.
— Пра-авильна, главкон! — проревел Семаго, так что звякнула люстра. — На «Точмаше» понты горазды строить, очки втирать и премии грести, — это они умеют! А как только до испытательного стенда доходит, так вторая и третья ступени — раком и на цыпочках! И фигу вам!
— Не шуми! — нахмурился Гуляев и незаметно осмотрелся. — И не болтай! Хочешь еще за разглашение схлопотать?
— Без меня не полетела бы! — повторил Семаго громовым шепотом, навалившись на стол и приблизив лицо к собеседнику. — Там «бобик» на «бобике» сидел, от последней гайки до технологических карт, самый проблемный узел — вторая и третья ступени! И кому поручили? Мне! Потому что все знают: Семаго если взялся, он уже не выпустит!.. Семаго «бобиков» нюхом чует!.. Я ведь девять месяцев не спал! Как мать родная выносил, выкормил, на ход поставил! Никто лучше меня эти движки не знает!!
Семаго пристально посмотрел на главного конструктора красноватыми пьяными глазами, словно ожидая, что тот будет с ним спорить. Но Гуляев не спорил. Он лучше других знал, что бывший двигателист, а ныне коммерческий директор, играл в проекте гораздо более скромную роль. Но какой смысл доказывать пьяному очевидные вещи?
Семаго откинулся на спинку стула и разлил по рюмкам остатки из графина.
— А теперь, значит, Сергей Михайлович им больше не нужен…
Он сгреб со стола свою рюмку и быстро опрокинул в рот.
— Птичка улетела, и хана. Можно дать ему поджопник и выгнать на все четыре стороны!
— Никто тебя не выгоняет, — проворчал Гуляев, которому все это порядком надоело.
Семаго пьяно осклабился с видом «меня не проведешь».
— Не нада-а-а… Пашка Козулин рядом стоял, когда секретутка наша приказ печатала, он своими глазами видел: «…в связи с проблемой неплатежей и общим финансовым кризисом принять меры по сокращению штатов… в первую очередь за счет лиц пенсионного возраста…» И тэдэ и тэпэ… А мне 55 вот- вот стукнет! Я уже то самое лицо! Я — пенсионер, Боря!
— Да брось ты… Слухи, и больше ничего! Козулин любит на себя важности нагнать — ему все равно как! Работник он хреновый, директор его ни в грош не ставит, самого давно бы уволил, если бы повод нашел — вот поэтому Пашка и несет всякую ахинею! Только бы все слушали его, открыв рот, и трепетали!
Лицо у Семаго покраснело, обвисло горестными складками, глаза заблестели.
— Борь… а, Борь!.. Главкон!..
Он опять схватил Гуляева за руку. Тот не первый год с ним пил, видел, что коллега хватанул лишку, и знал, что будет дальше. Сперва он начнет громко, по-бабьи, жалиться и плакаться, а потом полезет в драку с первым, кто подвернется под руку. После возвращения с Майорки такие срывы стали случаться у него чаще, чем обычно, словно он не столько отдыхал там, сколько целенаправленно подрывал свое психическое здоровье.
— Перестань. — Гуляев сбросил его руку и порывисто встал. — Мы уже десять раз с тобой обо всем этом говорили! Никто тебя не увольняет! Не у-воль-ня-ет, ты понял? Одно и то же заладил, как баба, честное слово!.. Все, я пошел, мне пора.
Он бросил на стол несколько купюр.
— И тебе тоже советую закругляться…
Семаго набычился, обиделся.
— Нет, давай еще по одной, главкон! — гнул он свое. — Мы старая гвардия, нам надо держаться друг друга, пока нас не кинули по одному! Эй, человек!
Он привстал, огляделся, ища глазами официанта.
— Человек! Люди! Тащите еще четыреста мне и главкону, мать вашу! В этом сраном заведении мы единственные, кто заслужил право выпить после работы!..
Немногочисленные посетители с брезгливой опаской озирались. Гуляев рывком усадил его на стул.
— Хватит, закройся! Тебе домой пора, проспаться! Посмотри на себя!.. Хочешь — честно? Так вот: раньше с тобой хоть выпить было приятно, расслабиться, поговорить по душам, все такое — а сейчас, после этой чертовой Майорки, ты только ноешь и в драку лезешь! Достал!.. Я ухожу, пей один, если хочешь!
Наташка, надутая, сидела у телевизора. Едва Семаго вошел в комнату (ввалился, а не вошел, будем откровенны) — встала, нырнула в спальню и дверь заперла. Что-то они, кажется, орали друг другу через эту дверь, Семаго сам потом толком вспомнить не мог. Хотя наверняка все о том же… Алкоголик, питекантроп, свинья, с меня хватит, днями сидишь одна, как наложница, а вместо султана приходит упившийся мужлан!.. В таком примерно ключе.
