На скосе века

Но вспоминаю, что земна
В незавершённости весна,
И с нею все полутона
Во все земные времена.
И принимая этот год
Со всем, что он мне принесёт,
Я пью хорошее вино,
Что бродит — не завершено.

1946 или 1947

1937 Год Вступление в ненаписанную юношескую поэму

Да, не забыт и до сих пор он
В проклятьях множества людей.
Метался ночью «чёрный ворон»,
Врагов хватая и друзей.
Шли обыски, и шли собранья.
Шли сотни вражеских клевет.
Им обеспечено заранее
Участье власти и привет.
За слово несогласья сразу
Кричат: «ШПИОН!», хватают: «СТОЙ!».
А кто бывает не согласен?
Тот, кто болеет, тот, кто свой.

А вот завмагам дела нету,
Каков дальнейшей жизни ход.
У них в карманах партбилеты
Как не единственный расход.
Я стал писать о молодёжи —
Да, о себе и о друзьях, —
Молчите! Знайте! Я надёжен!
Что? правды написать нельзя?
Не я ведь виноват в явленьях,
В которых виноваты вы.
Они начало отступленья
От Белостока до Москвы.
Россия-мать! Не в этом дело,
Кому ты мать, кому — не мать.
Ты как никто всегда умела
Своих поэтов донимать.
Не надо списка преступлений:
И Пушкина на дровнях гроб,
И вены взрезавший Есенин,
И Маяковский с пулей в лоб.

Пусть это даже очень глупо,
Пусть ничего не изменю,
Но я хочу смотреть без лупы
В глаза сегодняшнему дню.
Что ж, можешь ставить на колени.
Что ж, можешь голову снести.
Но честь и славу поколенья
Поэмой должен я спасти!

Стихи о моей звезде

Я всё запомнил. И блаженство супа,
И полумрак окна, и спёртый воздух,
Я в этой кухне воровал когда-то
Мацу из печки… И тащил за хвост
Нелепо упиравшуюся кошку.

Маца была хрустящей и горячей
И жгла меня за пазухой. Я с нею
Бежал во двор, где на футбольном поле
Двенадцать босоногих мальчуганов
Гоняли тряпки, скатанные крепко
И громко величавшиеся: мяч.

И я делился добытым. И вместе