На скосе века

Знакомое ему, а нам чужое…
Кто в снах тяжёлых видит нас с тобою
И ту плиту… И ненавидит страстно…
…А кто другого ждал — тот ждал напрасно.

В его глазах — всегда пустые плиты.
Жаль, от него навек сегодня скрыты
Мы. Наша боль, все взрывы нашей воли…
Проклятье века — разобщённость боли.
Плевать ему теперь на наши взрывы…
Что делать? Жизнь не слишком справедлива,
И лучше быть поосторожней с нею…
…Средь старых плит есть плиты поновее.

Взгляни на них, и мир качнётся, рушась.
Латинский шрифт: «Бобровс», «Петровс», «Кирюшинс»…
Бобров… Петров… Так!.. Только так вас звали.
Чужих обличий вы не надевали,
Не прятались за них на поле бранном.
Вы невиновны в начертанье странном
Своих фамилий… Долг исполнив честно,
Не вы себе избрали это место.

Привыкнув за войну к судьбе солдатской,
Могли б вы дальше спать в могиле братской,
А спите здесь меж этих плит немилых,
На кладбище чужом, в чужих могилах,
Где кто-то спал до вас, нам жить мешая,
Где ваш покой смущает боль чужая,
Как будто вы виной… А вы — солдаты.
Вы ни пред кем ни в чём не виноваты.

Вселил вас силой на жилплощадь эту
Без спросу Член Военного Совета
Иль кто-то равный, ведавший уделом…
И вряд ли сознавал он, что он делал.
Он только знал, что есть на то Решенье,
Как в прошлом был приказ о возвышенье
Его внезапном… И как вся карьера,
Весь опыт жизни и основа веры.

Да, мать его седою здесь бы стала…
Но ведь она была всегда отсталой,
Неграмотной… И всех жалела глупо.
Ну где ей знать, что трупы — только трупы,
А жизнь — борьба… Всё, что, спеша к вершинам,
Усвоил сын, хоть был хорошим сыном.
— Ещё б живых жалеть… А трупы — ладно! —
Пусть служат агитации наглядной.

Простите НАС, лишённые покоя!
За всю планету пав на поле боя,
Лежите каждый вы в чужой могиле,
Как будто вы своих не заслужили.
И мимо вас, не подавая виду,
Проносят люди горечь и обиду,
Глядят на вас… И тяжек взгляд… И — всё же
Простите НАС… Его простите тоже.

Простите… Не со зла он делал это.
Он просто точно знал, что Бога — нету.
Кто предсказать бы мог, чем станет позже
Российских бар игривое безбожье,
И «либерте», и опьянённость Целью!..
У них был хмель, у нас — всю жизнь похмелье.
Над нами он, свой долг блюдущий строго.
Но в чём он видел долг, служа не Богу?

Во что он верил, пугаясь во взглядах?
Скорей всего — в назначенный порядок.
Где ясно всё, где мир жесток и розов,
Где никогда не задают вопросов…
Или короче — в твёрдые начала,
В то, что его над жизнью возвышало,
Что вдруг пред ним открыло путь и дали,