из обеих Америк; бриллианты, слоновая кость и редкие породы дерева из Африки; арабские и персидские ковры тонкой ручной работы.
— Это уникально! — благоговейно шептала Эми. — Только у Янусов мог быть такой изысканный вкус!
Красота красотой, однако большую часть своего состояния этот богач нажил при помощи менее возвышенных интересов: торговли такими элементарными вещами, как чай и специи. А еще при помощи поставок из Японии редчайшего и самого тугоплавкого и жаростойкого сплава в мире — вольфрамовой стали.
— Это и есть та самая сталь, которую Моцарт покупал у Ракко.
— Вольфрам, — задумчиво повторил Дэн. — Какое-то знакомое слово.
— Может, ты имеешь в виду Вольфганг?
— Нет. Вольфрам. Грейс мне о нем рассказывала, — и он прямо посмотрел на Эми. — Ты не одна такая, кому бабушка рассказывала разные вещи.
— Ну, ладно, так что она тебе рассказывала?
— Только у меня, кажется, выключился звук в тот момент.
— Поэтому-то она, в основном все мне и говорила, потому что знала, что ты все равно ничего слышишь.
Они прошли через галерею комнат с резной позолоченной мебелью, в конце оказался круглый зал с голубоватой подсветкой. В самом его центре стоял старинный клавесин из красного дерева.
— Я пошел, — сказал Дэн. — Это уже напоминает игру «Ты знаешь кто».
Эми сердито схватила его за руку:
— И ты знаешь, кто! И даже можешь назвать его имя! Вот, читай: «На этом инструменте в 1770 году в доме Ракко играл Моцарт».
— Да? Только существует маленькая проблемка. Это клавесин. И он нам не расскажет, что означает D > HIC. И еще у него нет ничего общего с пирожными, ни на французском, ни на каких других языках.
— Ну и что, — настаивала Эми. — Все, через что мы прошли, привело нас к этому инструменту. Он откроет нам следующий ключ. Я уверена.
Дэн засунул руку в карман и достал оттуда грязную помятую салфетку:
— Как хорошо, что я был в других джинсах, когда мы купались в канале.
Эми вытаращила на него глаза:
— Это что такое?
Он развернул салфетку, и она увидела логотип поезда.
— Единственное, для чего бывает нужен клавесин, Эми, — это чтобы на нем играть. А это — музыка.
Он развернул салфетку, и она увидела знакомые ноты, которые Дэн переписал ей в поезде: KV- 617.
— Ты гений, Дэн! — Эми чуть не закричала от радости. — Получается, что Бен Франклин дает нам музыкальный ключ! Моцарт нас приводит к своему инструменту! А мы должны играть на нем!
Они огляделись вокруг. Клавесин был огорожен бархатным канатом, у дверей дежурила охрана.
— Ладно, только не сейчас. Этот парень открутит нам головы, если мы только пальцем тронем его драгоценные клавиши, — сказал Дэн.
— Правильно, — согласилась Эми.
— Музей закрывается в пять, а пока нам надо где-нибудь спрятаться, — решил Дэн.
Туалетная комната была оформлена в стиле ар деко 1920-1930-х годов с черно-белой плиткой и модной сантехникой.
«Как ты можешь думать о какой-то плитке и туалетах в такое время?» — мысленно ужасалась Эми.
Но в том-то все и дело. Разве нет? Если бы она начала думать о главном, то уж точно бы села в лужу. А что, если в доме есть сигнализация? А если у них целая армия ночных сторожей? Что такое D > HIC? Как отнять музыку от французского слова «gateau»?
Слишком много для четырнадцатилетних мозгов.
И все это необходимо было выяснить сегодня! А эта семья… Узнать, что твоими предками были Моцарт и Мария Антуанетта…
«В это невозможно поверить! Во мне течет королевская кровь! И я тоже часть истории!»
Но в том-то все и дело, что эти великие Кэхиллы были историей. И уже давно. А кто они теперь? Йона. Холты. Дядя Алистер. Кабра. Ирина. Мошенники, головорезы, шуты и воры. Люди, которые улыбаются тебе в глаза, называют тебя сестрой, а сами готовы в любой момент нанести тебе удар в спину.
Формально у этого состязания были самые благородные цели — быть в ответе за будущее планеты. Но на самом деле оно все больше напоминало телевизионное реалити-шоу «Кто хочет ударить из-за угла?». И с каждым днем оно становилось все более опасным. Неужели все Кэхиллы такие ужасные? Она не могла представить, чтобы Моцарт преследовал кого-то на катерах или подкладывал бомбу в подземном туннеле. Как далеко с тех пор зашла жестокость?
«Считается, что пожар, который убил наших родителей, возник случайно. Но почему тогда дядя Алистер сказал, что он знает „правду“? Значит, пожар был не случайным?»
От этой мысли Эми растеряла всю свою решимость. Когда говорят такие слова, как «состязание», «приз», все-таки подразумевается какая-то игра, но трагедия, происшедшая семь лет назад, — не игра. Она лишила ее родителей, которых она любила всем сердцем. Она лишила Дэна даже памяти о них. Любая мысль о том, что пожар был преднамеренной попыткой…
Все. Она почувствовала, что дальше так продолжаться не может. «Наверное, нам лучше все бросить. Ехать в Бостон и отпустить Нелли. Сдаться в руки социальных служб; ждать, не возьмет ли нас обратно тетя Беатрис…»
Но в то же время она понимала, что они ни за что не сдадутся. По крайней мере, по собственной воле. А особенно теперь, когда второй ключ уже так близок. У них не было доказательств, что Кэхиллы имели какое-то отношение к смерти их родителей. Но если бы оно и было, тогда тем более, они были просто обязаны выиграть это состязание.
Она поудобнее уселась на крышке унитаза и попробовала ни о чем не думать. Она знала, что Дэн, сидя в мужском туалете, наверняка думает о том же самом. А может, он был еще слишком глуп, чтобы бояться.
Хотя нет. Не глуп. Дэн умный. Он невероятно сообразителен и в то же время очень рассеян. Это он придумал запереться в туалете и дождаться, пока закроется музей. Она покорно шла за ним через все залы, запоминая, где и как расположена охрана. И когда один из охранников стал подозрительно на них поглядывать, именно он быстренько сделал вид, что они заинтересовались другим объектом, и увел ее от греха подальше.
«А я бы все еще стояла там, придумывая глупые оправдания».
Она была нужна Дэну. Но и он был нужен ей. Хочешь не хочешь, но они были одной командой — этот мелкий и его зануда-сестра. Не лучший рецепт для мирового господства.
У Эми по спине поползли мурашки, и мурашкам очень хотелось вырваться отсюда. Дэн был умный, но он совершенно не чувствовал опасности и не думал о последствиях. Эми ему в этом даже завидовала. Она же почти всегда думала только о плохом, это ее пресловутое «а что, если…». Так что по части страшилок она была настоящим Альбертом Эйнштейном.
Она взглянула на свои часы, которые почему-то все еще шли, несмотря на то, что в них была вода. Прошло уже полчаса после того, как на шести языках было объявлено, что музей закрывается.
Раздался щелчок, и свет погас. О, нет! Они забыли фонарик! Как они теперь найдут клавесин?
Она нащупала дверь и вышла из кабинки, ориентируясь в темноте по памяти. Она должна найти Дэна, но сначала надо как-то выбраться из этого туалета!
Вдруг она услышала шаги. Сердце ее замерло. Охранник! Сейчас их поймают, арестуют и отправят обратно в Штаты…
— Эми?
