Никита оживился при виде выпивки и закуски.
— Неужто сам по магазинам бегаешь?
— Иногда да. Но сговорился с одной женщиной, из Архангельска приехала, за гроши в палатке торговала весь день, горбатилась на этих… людей не русской национальности. Положил ей вдвое больше, она с меня пылинки сдувает, квартиру чистит, продуктами запасается. Что-то вроде домоправительницы.
— Сколько лет заботливой женщине? — деловито поинтересовался Никита.
— Не спрашивал. Наверное, тридцать пять, может больше, может меньше. Дурак, Никита, у неё муж без работы в Архангельске, бывший морской офицер, и двое ребятенков. Одна семью кормит.
— Вот как жизнь с нами круто обходится…
Они выпили, и Никита сообщил, что по делу об убийстве Ставрова и Брагина нет ничего нового.
— Висяк? — спросил Алексей.
— Он, проклятый, — подтвердил Никита. — Убийством Ольги занимаются турецкая полиция и Интерпол. Но не очень они стараются, всем осточертели разборки между русскими мафиози. Говорят: ищите заказчиков у себя в стране, тогда отыщутся и исполнители.
— Они правы.
Никита решил сменить тему разговора:
— Как у тебя в твоем еженедельнике?
— Печатаюсь. Недавно опубликовал полосу о том, как провожают в последний путь погибших в Чечне. Злой получился материал. Письма читателей носили мешками. Редактор доволен. А вообще-то он не шибко на меня нажимает, дает возможность снова войти в форму.
— А коллеги в юбках? Или в джинсах — сейчас по одежке и не различишь, кто есть кто.
— Вижу — жалеют. Иные в гости напрашиваются. Извечные женские уловки — помочь убраться в квартире, сготовить по-домашнему.
— Ну и пусть…
— Пока не могу. Ольга не отпускает, стоит перед глазами. Особенно по вечерам.
Алексей чуть оживился и сообщил:
— А старик Харон с веслом больше не приходит. Наверное, решил, что мне ещё не время переплывать через его священную реку Стикс.
— Ты часом не поехал, Алеха? — забеспокоился Никита.
— Вроде бы нет, хотя… Не знаю.
Алексей спросил:
— Ты все ещё на своей драной, латаной «шестерке» мотаешься?
— Откуда у нас, следаков, деньги на новые тачки?
— Моя почти новая. Дарю её тебе — в память об Ольге.
— Нет, все-таки «поехал», — решил Никита.
Алексей разлил в рюмки водку:
— Все в норме, верный друг-приятель. После Ольги мне достались две машины — «ауди» и серьезный «мерс» её отца. Есть и третья — подарок Алевтины «Авелла-Дельта». Зачем мне четыре? А я, когда сажусь в «ауди», вроде бы чувствую на руле тепло Оленькиных рук…
— Что же, спасибо за царский подарок, — растрогался Никита.
— На Руси всегда было принято делиться. Зайдешь к моему юристу, Генриху Иосифовичу Шварцману, он оформит дарственную. — Алексей продиктовал адрес Шварцмана.
Они сидели за столом и как когда-то во время работы Алексея в прокуратуре, в редкие свободные вечера, особенно после трудных «дел», неторопливо опустошали бутылку.
Раздался телефонный звонок, и Алексей снял трубку.
— Добрый вечер, это я, Тася.
— Здравствуй, Таисия.
Таисия, дочь Андрея Ивановича Юрьева — Юрася, после похорон Ольги изредка звонила, интересовалась самочувствием, довольно прозрачно намекала, что хотела бы встретиться.
— Алексей Георгиевич, вы помните, какой завтра день? — спросила Тася.
— Просвети, Тася, — сказал Алексей.
— Святой для всех православных людей. День поминовения усопших.
Алексей молчал, переваривая неожиданную информацию, и Таисия взяла инициативу в свои руки.
— Завтра в десять я приеду к вам. Буду ждать вас внизу, у подъезда. Мы поедем на кладбище, к Оле и её отцу. Не отказывайтесь, это очень важно — для вас и для меня.
— Хорошо, Тася, — нехотя согласился Алексей.
— Я приеду на папиной машине с шофером… Вам ведь захочется Олю помянуть по русскому обычаю? Ни о чем не заботьтесь, я все сделаю…
Она попрощалась и положила трубку.
— Решительная дамочка, — прокомментировал Никита.
— Не дамочка, а девочка. Все ещё учится в университете.
— Значит, не девочка, а девушка. И то вряд ли… — засмеялся Никита.
— Не ерничай, — оборвал его веселье Алексей. — Проявляет обо мне искреннюю заботу, поскольку, как считает, я спас её батю от тюрьмы и зоны. Дело Юрьева помнишь?
— Смутно, но знаю, что ты доказал его невиновность.
— Его дочка.
Никита присвистнул:
— Серьезный мужчина, с «героическим» прошлым. Но сейчас на него у нас ничего нет.
Они ещё недолго посидели за бутылкой. Алексей поделился с Никитой планами: твердо намерен получить по суду треть фирмы «Харон» для себя и треть — для Алевтины. Несколько дней назад господин Шварцман уже обратился в суд.
Никиту не так уж легко было провести, и он сразу разгадал нехитрый замысел Алексея:
— Нужна тебе эта фирма, как рыбе зонтик. Играешь в поддавки? Вызываешь огонь на себя?
— А что мне остается делать? Ведь который месяц идет — все следы смыты временем, ухватиться не за что.
Никита с явной озабоченностью посоветовал:
— Без оружия из дома не выходи. И почаще оглядывайся, что у тебя за спиной происходит. Ну, не мне тебя учить…
…Точно в десять Алексей увидел с лоджии, как к подъезду пришвартовался мощный джип «Чероки». Он спустился вниз, Таисия ждала его у машины. За рулем сидел плечистый парень, ещё один устроился рядом с водителем.
Она смущенно объяснила:
— Папа никуда не отпускает меня… без охраны. Это его машина.
Они сели на заднее сиденье, Тая распорядилась, куда ехать и, словно оправдываясь, проговорила:
— В Москве взрывают, крадут людей, убивают… Кто может защитить? Не менты же…
Парень-телохранитель, слышавший её слова, с презрением сплюнул в открытое окошко машины.
Они проехали по Ярославскому «тракту», свернули на правую боковую дорогу и оказались на стоянке машин, специально устроенной для тех, кто приезжал на кладбище проведать своих покойников. В этот почитаемый всеми поминальный день московские власти, предвидя наплыв людей, пустили сюда дополнительные автобусы. По весеннему легко и нарядно одетые люди шли по неширокой аллее сплошным потоком к входу на кладбище и здесь растекались по его дорожкам и аллеям. Алексея удивило, что над этой людской рекой не висела тяжелая грусть-тоска, многие оживленно переговаривались, улыбались. Потом он нашел объяснение — День поминовения — это не только скорбь, но и воспоминания об ушедших близких, разговор об их достоинствах, проявление благодарности за содеянное ими на благо все ещё живущих. В России всегда так: соседствуют скорбь и светлое умиротворение, «печаль твоя светла»… И вечная память возможна, пока есть живые, желающие помнить.
