Роб сделал в уме быстрый подсчет: сорок человек, из которых половина – женщины… Но у Селборнов чаще рождались сыновья, а не дочери. Например, у тети Клариссы Харли было пятеро сыновей…
Он снова огляделся. Кажется, присутствует пятнадцать женщин, и большинство из них явно замужем, а остальные либо слишком юны, либо стары.
Огаста Селборн, единственная взрослая подружка невесты, выглядела очень важной в оранжевом кисейном платье с изобилием розочек. Леди Каролина Спенсер, дальняя родственница с запятнанной репутацией, сидела напротив через проход в голубом шелковом платье с вызывающе глубоким вырезом. Она подмигнула Робу и похлопала по скамье рядом с собой. Он притворился, что не заметил этого. Выходит, что Каро и Огаста – единственные подходящие дамы. Настроение у него совсем испортилось.
Когда невеста начала медленно идти по проходу, орган заиграл чуть громче.
Роб смотрел прямо перед собой. Не пялиться же на собравшихся! Позже у него будет достаточно времени, чтобы утвердиться в своих худших предположениях.
После церемонии модно одетые гости столпились на ступенях церкви. Роб остановился и поискал глазами Ферди.
Наконец он увидел кузена – тот стоял около новобрачных. Энн получала традиционный поцелуй на счастье от трубочиста. Она раскраснелась, и от крепкого объятия прическа у нее немного растрепалась.
Роб заметил, что новобрачный выглядел растерянным, так как трубочист был ладным парнем лет двадцати трех с веселыми черными глазами и озорной улыбкой.
Такой мужчина вполне способен сбежать с новобрачной прямо из-под носа у мужа.
Роб криво усмехнулся. Ему самому впору куда-нибудь убежать! Но не с трубочистом же… Толпа немного расступилась, и Роб увидел, что трубочист, видно, привел с собой жену – немного поодаль от него стояла молодая женщина, одетая в традиционный наряд: черный облегающий жакет и накрахмаленную присборенную юбку.
Юбка была ей немного коротка и открывала стройные щиколотки в черных башмачках. Узкий жакет обрисовывал красивую фигуру. У женщины были черные как смоль волосы, высоко уложенные под черной бисерной сеткой. Кожа – прозрачно– бледная, а глаза на овальном лице широко расставлены.
Она была очень хорошенькая.
Словно почувствовав, что на нее смотрят, она повернула голову и встретилась глазами с Робом. У него перехватило дыхание, как будто кто-то ударил его в живот. Глаза у нее были темно-голубые, похожие на фиалки. Она не отвернулась, а с достоинством – и, как ему показалось, немного свысока – выдержала его взгляд.
Роб, сам того не заметив, шагнул к ней навстречу, не обращая внимания на приветствия присутствующих, и оказался рядом. Она была маленького роста, и ее макушка едва доходила ему до плеча, так что ей пришлось задрать голову, чтобы посмотреть на него. В ее глазах промелькнуло легкое смущение, словно она не знала, чего от него ожидать.
Роб поискал в кармане монету и вытащил гинею, засверкавшую золотом в лучах летнего солнца.
– Мне необходима удача, – сказал он. – Я покупаю у вас поцелуй. Идет?
Джемайма наблюдала за Джеком и невестой. Эта глупая курица, кажется, больше влюблена в моего брата, чем в жениха, подумала она. Она ненавидела подобные праздничные сборища надменных, радостно щебечущих аристократов. А ее отец при этом излучал дружелюбие, играя роль главного трубочиста. Всё – сплошное притворство. На самом деле жизнь трубочиста – это духота, копоть и жара, мозоли на ступнях и содранные до крови локти, пыль во рту и горле, холодные, жесткие доски и ломота в костях от усталости. Их и эту благоухающую духами толпу разделяет пропасть. Эти люди ничего не желают знать о другой жизни. Они платят за выдумку, а отец ради денег сделает что угодно.
Вдруг Джемайма почувствовала покалывание кожи и вздрогнула. Кто-то на нее смотрит! Она медленно повернула голову.
Сбоку толпы гостей стоял мужчина, высокий и широкоплечий, правда не такой крепко сложенный, как Джек. У него были густые каштановые волосы, разметавшиеся от ветра, и загорелое лицо, строгое и красивое.
У Джемаймы сдавило под ложечкой. Она поймала себя на том, что в упор уставилась на него. Он, очевидно, расценил это разглядывание как приглашение, поскольку направился сквозь толпу гостей прямо к ней. Она увидела, что он отмахнулся от знакомого, который заговорил с ним. Мужчина шел к ней, а она стояла, замерев, и ее бросало то в жар, то в холод. Он сделал всего пять шагов и очутился рядом. Она подняла лицо и посмотрела на него.
Он был хорош собой и, наверное, так же высокомерен, как и многие молодые знатные господа, привыкшие к тому, чтобы им повиновались. Вот этого-то как раз она терпеть не могла.
В глубине его темно-карих глаз таилась теплота, губы твердо очерчены, и уголки слегка приподняты, словно он любил посмеяться. А когда он улыбнулся, то на щеке появилась очень привлекательная складочка. В руке он держал гинею.
– Мне необходима удача, – спокойно произнес он, словно заказывал корзинку земляники. – Я покупаю у вас поцелуй. Идет?
Джемайма уже готова была дать ему отпор, но увидела, как за ней наблюдает отец, устремив взгляд на золотую монету.
Она взяла гинею и с дерзким видом надкусила. Это было частью «спектакля».
– Неподдельная, – сказала она, подражая знакомому ей с детства говору трубочистов. – А вы, сэр, видать, настоящий джентльмен. – И подбросила монету, прежде чем сунуть в карман.
– Уверяю, что и я, и монета – неподдельные, – сказал он. – Я не стал бы вас обманывать. – Его голос, ровный и глубокий, согревал… подобно солнцу, накалившему каменные ступени у нее под ногами.
– Ладно. Один поцелуй на счастье. – Ее голос прозвучал хрипловато.
Она подставила ему щеку, ожидая получить обычный поцелуй. А он наклонил голову и коснулся ее губ сначала легонько, а затем покрепче, отчего Джемайму охватил жар. Он отодвинулся.
Джемайма открыла глаза и увидела его смеющееся лицо.
– Хватит, – сказал он. – Я не хочу обижать вашего мужа.
Джемайма проследила за его взглядом.
– Это не муж. Это мой брат Джек.
Увидев проказливый огонек в глазах джентльмена, она тут же осознала свою оплошность.
– В таком случае, я окуплю свои деньги…
На этот раз поцелуй был таким крепким, что у нее закружилась голова. Это был чувственный, медленный поцелуй, долгий и обжигающий, который захлестнул ее, как волна. Она вцепилась в его сюртук, а потом обхватила руками за шею и притянула к себе, забыв, где находится. Свадьба, гости, уличный шум – все померкло, и не осталось ничего, кроме ошеломляющей силы его поцелуя, ощущения сильного тела и бешеного стука собственного сердца.
Джемайма не была наивной девушкой. Она выросла на улице и не верила в романтическую любовь. Еще ребенком она поняла, что взаимоотношения мужчин и женщин определяют похоть и деньги. Иногда это освящено церковью, а иногда – нет. Когда она поступила в школу миссис Монтагью, то у нее вызывало смех, когда ученицы вздыхали по светским щеголям и мечтали о романах с братьями своих подруг. Джемайма помалкивала, но твердо знала, что эти девушки выгодно выйдут замуж, так как этого от них ждут родители. Кое-кто, возможно, выйдет замуж по любви, но и они, скорее всего, разлюбят так же быстро, как и влюбились.
Джемайма не хотела выходить за Джима Вила, но не оттого, что не любила его. Это ей было неважно. В ее среде любовь не имела ни малейшего отношения к браку. Любовь делала человека уязвимым.
Джемайма это поняла, когда Джек влюбился в Бет Россер. После того как Бет умерла, а их ребенка забрали у него, Джек молчал несколько месяцев, а потом превратился в беззаботного обольстителя, от которого сейчас млели дамы.
Джемайма всегда думала, что любовь не для нее. И вот совершенно неожиданно она поняла, как может ослепить любовь, поняла, что существует иной мир. Она отстранилась от джентльмена, но не убрала руки с его груди и слышала, как бьется его сердце, а в глазах, казалось, отразились жар и возбуждение, охватившие ее. Джемайма опомнилась. Она – дочь трубочиста и помолвлена с другим мужчиной, а потому ей не пристало терять голову из-за красавца джентльмена.
– Ваши желания чрезмерны, сэр. – Джемайма пришла в себя и, не подумав, ответила тоном благовоспитанной леди, в течение семи лет обучавшейся в школе миссис Монтагью.
Она увидела, как джентльмен сощурился.
– Вы вдруг превратились в леди. Возможно ли такое перевоплощение?
Джемайма смутилась, чувствуя, что выдала себя.
– Роберт, милый! Как я рада, что ты смог сегодня прийти! Ты целуешься с трубочисткой? Господи! Ты же можешь подхватить заразу!
Дама была примерно одних лет с Джемаймой. На ее худощавом лице играла высокомерная усмешка. Платье подружки невесты и шляпу украшало такое количество цветов, словно она упала в тележку цветочницы.
– Доброе утро, кузина Огаста. – Голос джентльмена звучал натянуто, а выражение лица сделалось сердитым.
Джемайма не стала ждать, что он еще скажет, и отошла. Она ощутила у себя на локте уверенную руку Джека.
– Джем, как дела? Я видел тебя вместе вон с тем франтом, – раздраженно произнес Джек. – Мне с ним разобраться?
– Нет! – Джемайма схватила брата за рукав. – Ничего плохого не произошло.
Она обернулась и посмотрела на джентльмена. Он все еще разговаривал с кузиной, но поверх ее головы смотрел в сторону Джемаймы, и, как ей показалось, взгляд у него был озабоченный. Как странно! Она отвернулась.
– Пойдем, Джек. С меня хватит, а свою прибыль отец получит.
У Альфреда Джуэлла карманы раздулись от денег, и он весело позвякивал монетами. Черный кот Дымок сидел у него на плече и свысока обозревал гостей, лениво облизывая лапки.
Джемайма взяла Джека под руку и удержалась, чтобы не бросить взгляд через плечо на джентльмена. Сквозь подкладку жакета она чувствовала твердую монетку и, сунув руку в карман, потрогала ее.
Гинея за поцелуй маленькой трубочистки…
Глупо предположить, что в этой встрече кроется что-то большее.
– Пойдем, – сказал Джек, ободряюще сжав ей руку. – Я угощу тебя имбирным пряником в лавочке Сэла Стантона.
