В здании суда нас остановил представитель охраны со сканером в руке. Он осмотрел мою сумочку и дипломат, как неоднократно это делал в прошлом, когда я приходила сюда в качестве свидетеля. Но на этот раз он старательно избегал моего взгляда и упорно молчал. От грумэновской трости сканер зазвенел, и мой адвокат продемонстрировал образец сдержанности и учтивости, объясняя, что ни серебряный набалдашник, ни наконечник, ни сама трость из темного дерева не таят в себе взрывных устройств.
— Он что, думает, я сюда с ружьем пришел? — воскликнул Грумэн, когда мы уже садились в лифт.
Едва двери лифта открылись на третьем этаже, на нас, как и следовало ожидать, набросились репортеры. Для человека, страдавшего подагрой, мой защитник двигался просто стремительно, его трость, словно метроном, отстукивала шаги. Как ни странно, я чувствовала себя несколько оттесненной в сторону и вне фокуса, пока мы шли к почти пустому залу суда, где в уголке сидели Уэсли и худенький молодой человек, которого, я знала, звали Чарли Хейл. Правая сторона его лица была испещрена тонкими розовыми шрамами. Когда он встал и с некоторой неловкостью сунул свою правую руку в карман пиджака, я увидела, что у него не хватает нескольких пальцев. Он был одет в нескладный темный костюм с галстуком и озирался вокруг, пока я, присев, занялась осмотром содержимого своего дипломата. Я не могла поговорить с ним, и трое мужчин сознательно делали вид, что не замечали моего подавленного состояния.
— Давайте минутку обсудим, как обстоят дела, — сказал Грумэн. — Я думаю, мы можем рассчитывать на показания Джейсона Стори и офицера Люцеро. Ну и, разумеется, Марино. Не знаю, кто еще должен принять участие в этом тайном суде Паттерсона.
— Кстати, — Уэсли посмотрел на меня, — я разговаривал с Паттерсоном. Я сказал ему, что у него нет фактов и что я буду говорить об этом на суде.
— Мы исходим из того, что до суда дело не дойдет, — возразил Грумэн. — И, когда будете выступать, я бы хотел, чтобы вы дали присяжным понять, что беседовали с Паттерсоном и говорили ему об отсутствии фактов, однако он настаивал на своем. Каждый раз, когда его вопрос будет касаться того или иного момента, уже затронутого вами в личной беседе, я хочу, чтобы вы упоминали это. Например, «как я уже говорил вам во время беседы, состоявшейся у вас в офисе» или «как ясно я дал вам понять во время нашего разговора» и т. д. и т. п.
Важно, чтобы присяжные знали, что вы не только специальный агент ФБР, но что вы возглавляете отдел бихевиоральных исследований в Куонтико, задачей которого являются анализ преступлений, связанных с насилием над личностью, и изучение психологического образа преступника. Вероятно, вам стоит сказать о том, что доктор Скарпетта никак не вписывается в образ человека, совершившего преступление, о котором идет речь, и что, на ваш взгляд, сама идея происходящего абсурдна. Так же важно довести до сведения присяжных, что вы являлись руководителем и ближайшим другом Марка Джеймса. Можете импровизировать как угодно, и, будьте покойны, Паттерсон не станет задавать вопросов. Члены жюри должны четко уяснить, что Чарли Хейл здесь.
— А если они меня не пригласят? — спросил Чарли Хейл.
— Тогда у нас связаны руки, — ответил Грумэн. — Как я уже объяснял в нашей беседе в Лондоне, все это — спектакль. Доктор Скарпетта не может представить никаких доказательств, и мы должны сделать так, чтобы по крайней мере один из членов жюри пригласил нас зайти через заднюю дверь.
— Это не так просто, — заметил Хейл.
— У вас есть копии депозитных квитанций и оплаченных вами счетов?
— Да, сэр.
— Очень хорошо. Не ждите, пока вас спросят.
Просто положите их на стол во время своего выступления. А состояние вашей жены не изменилось со времени нашего разговора?
— Нет, сэр. Как я вам сказал, ей сделали искусственное оплодотворение. Пока все хорошо.
— Не забудьте об этом упомянуть, если будет возможность, — сказал Грумэн.
Через несколько минут меня пригласили в зал, где заседало жюри.
— Ну, конечно. Сначала он предпочтет увидеть вас. — Грумэн встал вместе со мной. — Затем он пригласит ваших «доброжелателей», чтобы, так сказать, у членов жюри остался неприятный привкус во рту. — Он дошел со мной до двери. — Когда я вам понадоблюсь, я — здесь.
Кивнув, я вошла в зал и села в свободное кресло во главе стола. Паттерсона не было, но я поняла, что это один из его тактических ходов, своеобразный гамбит. Он хотел, чтобы я как следует прочувствовала испытующие взгляды этих десяти незнакомых людей, в чьих руках находилась моя судьба. Я встретилась глазами со всеми и с нем-то даже обменялась улыбками. Молодая, серьезная на вид женщина с ярко накрашенными губами решила не дожидаться главного прокурора.
— Почему вы предпочитаете работать с трупами, вместо того чтобы иметь дело с живыми людьми? — поинтересовалась она. — Довольно странный выбор для врача.
— Именно забота о живых и заставляет меня заниматься изучением трупов, — ответила я. — От мертвых мы узнаем то, что идет на благо живым, и следует отдать им должное.
— И на вас это не действует? — спросил пожилой мужчина с большими мозолистыми руками. Он сморщился, как от боли.
— Конечно, действует.
— Сколько лет вам еще пришлось учиться после окончания средней школы? — спросила полная чернокожая женщина.
— Семнадцать, включая аспирантуру и практику.
— О Боже мой!
— И где вы учились?
— Вы имеете в виду, в каких учебных заведениях? — переспросила я худого молодого человека в очках.
— Да, мэм.
— Сент-Майклз, Академия Лурдской Богоматери, Корнелл, Джонс Гопкинс, Джорджтаун.
— Ваш отец был врачом?
— Мой папа был владельцем небольшого продуктового магазинчика в Майами.
— Не хотел бы я оказаться на месте того, кому пришлось платить за столько лет учебы.
Кто-то из членов жюри тихонько рассмеялся.
— Мне всегда удавалось получать стипендию, — сказала я. — С самой средней школы.
— У меня дядя работает в похоронном зале «Сумерки» в Норфолке, — сказал кто-то из жюри.
— Перестань, Барри. Нет похоронного зала с таким названием.
— Я не шучу.
— Ерунда. В Файеттвилле есть зал, которым владеет семейство Стифф[9]. Ни за что не угадаете, как он называется.
— Куда там.
— Вы не здешняя?
— Я родилась в Майами, — ответила я.
— Скарпетта — испанская фамилия?
— Нет, итальянская.
— Интересно. Мне казалось, все итальянцы смуглые, темноволосые.
— Мои предки из Вероны, это на севере Италии, где значительную часть населения составляют потомки савояров, австрийцев и швейцарцев, — терпеливо объясняла я. — Многие из нас голубоглазые и светловолосые.
— Вы наверняка умеете хорошо готовить.
— Это одно из моих любимых занятий.
— Доктор Скарпетта, я не совсем хорошо понял, какую должность вы занимаете, — сказал хорошо одетый мужчина приблизительно моего возраста. — Вы являетесь главным медицинским экспертом Ричмонда?
— Штата. У нас четыре районных отделения. Центральный офис здесь, в Ричмонде, Прибрежный — в Норфолке, Западный — в Роаноке и Северный — в Александрии.
— И шеф, значит, находится в Ричмонде.
