осталась только холодная темнота, обошёл каменную стену редута и почти наощупь начал спуск вниз. С ним порывался идти Харпер; ирландец даже расстроился, что ему не позволили сопровождать командира, но Харперу предстояло взять на себя командование стрелками, если Шарп не вернётся. Шарпу хотелось взять Хэгмэна, но старик ещё не совсем оправился. Пришлось составить команду из молодого, проворного и хитрого Пендлтона, а также метких и сообразительных Танга и Харриса. Каждый из них нёс по две винтовки. Свой палаш Шарп оставил Харперу, опасаясь, что тяжёлые, окованные металлом ножны будут стучать о камни и выдадут его врагу.
Они спускались медленно, с трудом. Тонкий серп луны давал скудный свет, но и его то и дело отнимали тени блуждающих по небу облаков, и приходилось двигаться наощупь. Они молчали, но всё равно Шарпу казалось, что их перемещение сопровождатеся слишком большим шумом. Хорошо, что ночь тоже была полна шорохов: стрёкот цикад, вздохи ветра на склонах холма, тявканье лисицы где-то вдалеке. У Хэгмэна получилось бы лучше: он ходил в темноте с осторожностью прирождённого браконьера, а каждый из четвёрки стрелков, спускающихся по длинному склону холма, родился и вырос в городе. Пендлтон, насколько знал Шарп, был из карманником из Бристоля. Танг — из Лондона, а вот откуда Харрис, Шарп не помнил, и, когда они остановились, чтобы отдышаться и попытаться разглядеть во тьме хоть что-нибудь, спросил его об этом.
— Из Личфилда, сэр, — прошептал Харрис. — Оттуда же, откуда Сэмюэль Джонсон.
— Джонсон? — Шарп не помнил это имя. — Это который из первого батальона?
— Очень может быть, сэр, — согласился Харрис.
Они продолжили спуск. Склон стал более пологим, к передвижению вслепую они тоже приноровились и стали производить меньше шума. Шарп гордился ими. Возможно, они не родились разведчиками и диверсантами, как Хэгмэн, но они ими стали. Ведь они носили зелёные куртки.
Прошло уже около часа с тех пор, как они начали спуск от сторожевой башни, когда Шарп увидел то, что ему было нужно. Мерцающий жёлтый огонёк. Он сразу же погас, но Шарп понял, что это кто-то из артиллеристов на мгновение отодвинул створку фонаря, выпустив блик света. Разгорелась крошечная красная искра пальника. Слишком далеко, но время у него было.
— На землю, — прошипел Шарп. — Зажмурьтесь!
Они прикрыли глаза, и мгновение спустя орудие изрыгнуло в ночь дым, пламя и снаряд, который со свистом пролетел над их головами. Даже сквозь сомкнутые веки Шарп видел тусклый свет, а когда открыл глаза, словно ослеп на несколько секунд. Его окутывал запах порохового дыма, и в нём мелькнул огонёк пальника, отложенного стрелком.
— Вперед! — скомандовал он, и они двинулись ниже по склону холма.
Фонарь снова мигнул, потому что расчёт подвигал колёса орудия назад к двум камням, и нужно было убедиться, что гаубица выстрелит точно. Эта идея и пришла в голову Шарпа на закате: французы отметили место установки орудия камнями, потому что так было легче, чем по колеям, ставить орудие. Значит, ночью будет обстрел, а уж как поступить в этом случае, он знал.
Прошло много времени, прежде чем гаубица выстрелила снова. Шарп и его команда были уже в двухстах шагах и чуть выше того места, где расположился расчёт. Стало ясно, что артиллеристы нарочно собираются стрелять пореже, чтобы в течение всей короткой ночи беспокоить его людей. Это значит, паузы между выстрелами будут длинными.
— Харрис! Танг! — прошептал он. — Направо! Если станет жарко, возвращаетесь к Харперу. Пендлтон! Вперёд!
Он вёл парня налево, пригнувшись, наощупь через нагромождение камней, пока, по его прикидкам, они не удалились приблизительно на пятьдесят шагов от тропы. Затем он устроил Пендлтона позади валуна и сам укрылся за низкими зарослями утёсника.
— Вы знаете, что делать.
— Да, сэр.
— Желаю хорошо развлечься.
К своему собственному удивлению, Шарп тоже испытывал эмоциональный подъём. Его радовала возможность обмануть врага, хотя, возможно, французы ожидали подобной вылазки и были готовы к ней. Но некогда переживать об этом, пришла пора внести в события немного хаоса. Он ждал, ждал, и даже почти уверил себя, что на сегодня артобстрел закончен, но тут ночную тьму пронзил длинный язык белого, ослепительно яркого пламени, который мгновенно поглотило облако дыма. Шарп на мгновение увидел металлический блеск отброшенного назад силой отдачи орудия; его вращающиеся колёса подбросило в воздух на целый фут. На несколько мгновений яркий свет ослепил его. Потом он снова увидел жёлтый огонёк из-за приоткрытой створки фонаря: это стрелки вручную подкатывали колёса гаубицы к камням.
Шарп прицеллся в фонарь. Несмотря на то, что его глаза ещё не привыкли к темноте, светлый квадрат он видел достаточно ясно. Он ещё только нажимал спусковой крючок, когда кто-то из стрелков справа выстрелил, фонарь упал, его створки раскрылись, и Шарп увидел два силуэта, очерченных ярко вспыхнувшим светом. Он нажал на спусковой крючок, услышал выстрел Пендлтона, схватил вторую винтовку и прицелился вновь. Какой-то француз посдскочил, чтобы погасить фонарь, но три винтовки выстрелили одновременно, и Шарп в том числе. Послышался громкий и звонкий лязг: одна из пуль срикошетила о ствол гаубицы.
Фонарь всё же утащили. Свет погас.
— Перемещаемся! — скомандовал Шарп Пендлтону, и они отбежали влево.
У французов кто-то застонал, прерывисто дыша, затем более громкий голос призвал к тишине.
— Наземь! — прошептал Шарп.
Они залегли. Шарп воспользовался передышкой, чтобы перезарядить свои винтовки. Там, откуда они с Пендлтоном только что ушли, мерцал крохотный огонёк. Вероятно, от тлеющего пыжа занялась трава. В темноте рядом с ними двигались ещё более тёмные силуэты: французские пехотинцы, охранявшие артиллерийский расчёт, рыскали вокруг в поисках стрелявших. Они ничего не нашли, растоптали затухающий огонёк и вернулись к деревьям.
Шарп слышал ротот голосов и понял, что французы пытаются решить, что делать. Скоро стало ясно, до чего ои додумались. Затопало множество ног. Пехоту послали прочесать окрестности вверх по склону, но в темноте, пробираясь через заросли папоротников, солдаты спотыкались о камни, запутывались в кустарнике, сыпля проклятиями. Офицеры и сержанты злобно поносили хитрых мерзавцев, которые успели рассеяться и спрятаться, а, может быть, хотят заманить их в засаду. Через некоторое время, никого не обнаружив, они потянулись назад, к деревьям. Ждать пришлось долго. Наконец Шарп услышал, как со скрежетом забивается новый заряд в дуло гаубицы.
Никто уже долгое время не стрелял, беспорядочные поиски результатов не принесли, и французы, вероятно, решили, что нападавшие скрылись. Французы чувствовали себя в совершенной безопасности, потому что один из артиллеристов совершенно по-дурацки помахал пальником, чтобы его наконечник разгорелся поярче. Температура была достаточной, чтобы поджечь запал, но ему, видимо, было нужно рассмотреть в темноте запальное отверстие. Окончательно подписывая себе смертный приговор, он подул на медленно тлеющий в зажиме пальника фитиль, и кто-то — Танг или Харрис — выстрелил в него. Даже ожидавший этого Шарп вздрогнул от гулкого звука выстрела и увидел короткую вспышку вырвавшегося из дула пламени. Упавший пальник был поднят, гаубица выстрелила, французская пехота построилась и сделала нестройный залп туда, где в темноте скрывались Танг и Харрис.
Снова загорелась трава. Один огонёк весело заплясал перед гаубицей, ещё два — поменьше — вспыхнули от пыжей французских мушкетов. Шарпа снова ослепила вспышка орудийного пламени, но он всё же видел расчёт у колёс гаубицы, вскинул винтовку, выстрелил, сменил оружие и выстрелил снова, целясь в группу людей, толкающих колёса орудия. Один упал. Выстрелил Пендлтон. Ещё два выстрела справа. Возле них тоже затлела трава, предательский огонь обнаружил стрелков, превратив их в заметные для пехоты цели. Они принялись отчаянно тушить искры, но вначале Пендлтон выстрелил из второй винтовки, и Шарп увидел, как упал довольно далеко от гаубицы артиллерист, потом по последнему разу выстрелил Танг или Харрис.
Шарп и Пендлтон отступили на пятьдесят шагов и перезарядили.
— Мы здорово покусали их, — заметил Шарп.
Небольшие группы французов, громко перекликаясь, бросились обыскивать склон холма вновь — и
