что он говорил, было просто бредом.
– Епископ поверил тебе?
– Он был разочарован. Ему хотелось заполучить Грааль для собора.
«Ясное дело, хотелось, – подумал Тайллебур, – ибо любой собор, обладающий Граалем, сразу станет богатейшим храмом во всем христианском мире. Даже Генуя, заполучившая аляповатый кусок зеленого стекла, бесстыдно выдававшийся за Грааль, собирала деньги с тысяч паломников. Но если поместить в церковь настоящую чашу, народ потечет туда рекой, а монеты и драгоценности начнут свозить возами. Короли и королевы, принцы и герцоги будут толпиться в храме, наперебой предлагая свои богатства».
Слуга исчез, беззвучно скользнув за одну из груд строительного камня, и де Тайллебур стал ждать, наблюдая за дверью и гадая, какая проблема может оттуда появиться. Однако вместо этого появился молодой священник с непослушными, растрепанными волосами и широким простодушным загорелым лицом. С ним была молодая женщина, бледная и хрупкая. Она, казалось, нервничала, но священник добродушно приветствовал де Тайллебура:
– Доброго дня тебе, отец!
– И тебе тоже, – вежливо ответил де Тайллебур.
Его слуга вновь появился позади пришедших, чтобы не дать им уйти, пока хозяин не позволит.
– Я принимаю исповедь брата Коллимура, – промолвил доминиканец, не дожидаясь, пока его спросят, что он здесь делает.
– Надеюсь, на его душе не так много грехов, – промолвил с улыбкой отец Хобб. – Но ты, святой отец, вроде бы не англичанин. И говоришь не как англичанин.
– Я француз, – сказал де Тайллебур.
– Как и я, – вставила Элеонора по-французски, – и мы пришли поговорить с братом Коллимуром.
– Поговорить с ним? – вкрадчиво переспросил де Тайллебур.
– Нас послал епископ, – гордо сказала девушка, – и король тоже.
– Какой король, дитя мое?
– Edouard d’Angleterre,[7] – похвасталась Элеонора. Отец Хобб, который не понимал по-французски, перевел взгляд с девушки на доминиканца.
– Зачем было Эдуарду посылать тебя? – удивился де Тайллебур и, когда его собеседница заволновалась, повторил вопрос: – Зачем было королю Эдуарду посылать тебя?
– Я не знаю, отец, – сказала Элеонора.
– А я думаю, что знаешь. Я думаю, ты знаешь!
Он встал, и отец Хобб, почувствовав опасность, взял Элеонору за руку и попытался увести ее из кельи. Однако де Тайллебур кивнул своему слуге, сделал жест в сторону отца Хобба, и пока английский священник пытался сообразить, чем же ему так не нравится доминиканец, нож уже вонзился ему под ребра. Бедняга захрипел, пошатнулся и с булькающим кашлем упал на каменные плиты пола. Элеонора рванулась, пытаясь убежать, но не успела. Де Тайллебур схватил ее за запястье и резко дернул назад. Девушка вскрикнула, но доминиканец тут же зажал ей ладонью рот.
– Что происходит? – спросил брат Коллимур.
– Мы делаем Божье дело, – успокаивающим тоном заверил его де Тайллебур. – Божье дело.
Над склоном засвистели первые стрелы.
Томас наступал с лучниками баталии левого крыла. Не одолев и двадцати ярдов, они сразу за канавой и недавно высаженной терновой изгородью вынуждены были податься направо. Путь лучникам преградил овраг, ближний к ним край которого порос папоротником, а по ту сторону находилась грубая, замшелая каменная стена. Сама по себе эта преграда была пустяковой, но когда Томас перелезал через стену, его холщовый колчан зацепился за неровную кладку и порвался. Выпала всего лишь одна стрела, но она угодила в «ведьмино кольцо» грибов, и юноша задумался, хороший это знак или дурной. Впрочем, лишь на долю мгновения: трескучий грохот шотландских барабанов побудил его подхватить упавшую стрелу и бежать дальше. Теперь принялись за работу все вражеские барабанщики, сотрясая натянутую кожу с таким неистовством, что, казалось, дрожал сам воздух. Шотландские ратники поднимали свои щиты, прикрывая копейщиков. Арбалетчик орудовал воротом, который оттягивал назад толстую тетиву и зацеплял ее за спусковой рычаг. Бросив взгляд на надвигавшихся английских лучников, стрелок поместил короткую тяжелую металлическую стрелу в направляющий желоб арбалета. Враги снова подняли крик, и теперь Томас даже разбирал некоторые слова: «Если вы ненавидите англичан…»
Потом мимо него со свистом пронеслась арбалетная стрела, и все вражьи слова мигом вылетели у него из головы. Сотни английских лучников двигались вверх по склону, причем большинство из них бегом. Стрелков у шотландцев было немного, но арбалеты превосходили по дальнобойности даже самые длинные и мощные боевые луки. Арбалетчики имели возможность поражать англичан издалека, и те, естественно, стремились как можно скорее сократить разрыв до расстояния выстрела из лука. Стрела на излете скользнула по траве у ног Томаса: не короткий, толстый арбалетный болт, а оперенная стрела, выпущенная одним из весьма немногочисленных шотландских лучников. Это означало, что они приблизились на нужное расстояние, и шедшие впереди английские стрелки уже натягивали тетивы. В небе замелькали первые стрелы. Лучник в нагруднике из бычьей кожи упал навзничь с арбалетным болтом во лбу, и кровь брызнула к небу, вдогонку его последней, взмывшей почти вертикально и израсходованной впустую стреле.
– Цельтесь в стрелков! – проревел человек в ржавом нагруднике. – Первым делом убивайте их!
Томас остановился и поискал взглядом королевский штандарт. Тот, как оказалось, находился справа от него, на немалом расстоянии, однако юноше случалось поражать и более дальние мишени. Повернувшись, он собрался с духом и, во имя Господа и святого Георгия, хорошенько прицелился. Томас смотрел на короля Шотландии Давида Второго. Он видел, как солнце отсвечивает золотом от его королевского шлема с поднятым забралом. Сделав поправку на ветер, юноша спустил тетиву. Плохие стрелы обычно дрожат в полете, но эта, добротная, описав дугу, угодила в цель. Король дернулся, вокруг него сомкнулись придворные, а Томас наложил на тетиву вторую стрелу и стал высматривать новую мишень. Какой-то шотландский стрелок, прихрамывая, отходил в тыл со стрелой, торчавшей у него из ноги. Ратники окружили раненого, запечатав образовавшуюся в строю брешь тяжелыми щитами. Томас слышал доносившийся со стороны вражеского строя вой боевых псов, хотя, возможно, эти звуки издавали дикие горцы. Король, окруженный кольцом свиты, тоже более на виду не показывался. Воздух наполнился смертельной музыкой боя: беспрерывно гудели спускаемые тетивы, пели стрелы. Шотландские стрелки больше не давали о себе знать. Все они стали мишенями для английских лучников, причем каждую такую мишень поразила не одна английская стрела. Разделавшись с ними, англичане сосредоточились на воинах с пиками, мечами, топорами и копьями. Косматые, бородатые горцы находились позади выстроившихся в семь или восемь рядов ратников, так что стрелы со звоном и дребезжанием ударялись о щиты и доспехи. Шотландские рыцари, ратники и копейщики, как могли, укрывались от стального ливня, скрючиваясь за обтянутыми кожей ивовыми щитами, но некоторые стрелы все же находили щели и поражали своих жертв. Из общего шума выделялись два звука: глухой стук стрел, попадавших в щиты, и более резкий бой барабанов.
– Вперед, ребята! Вперед!
Один из командиров стрелков призывал своих людей приблизиться к врагу еще на двадцать шагов, чтобы их стрелы могли лучше разить шотландцев. Двое его подчиненных уже лежали в траве – красноречивое свидетельство того, что шотландские стрелки все же успели нанести англичанам некоторый урон. Еще один англичанин шатался, как пьяный, и кренился набок, держась за живот, из которого струйкой сочилась кровь. У одного из прицеливавшихся лучников лопнула, отбросив стрелу в сторону, тетива. Он ругнулся и полез за пазуху за запасной.
Теперь шотландцы ничего уже не могли поделать. У них не осталось стрелков, а англичане подбирались все ближе и ближе, а затем пускали свои стрелы по прямой траектории, так что их стальные наконечники пробивали щиты, кольчуги и даже стальные латы, хотя последние и были большой редкостью. Томас находился почти в семидесяти шагах от вражеской линии и выбирал мишени спокойно и тщательно. Увидев ногу вражеского воина, показавшуюся под щитом, он всаживал тому стрелу в бедро. Барабанщики обратились в бегство, и теперь два их инструмента, лопнувшие, словно кожура у подгнивших фруктов, валялись брошенные на земле. Приметив позади пешего строя лошадь какого-то рыцаря, Томас всадил стрелу в конскую грудь. Животное повалилось на землю и забилось в агонии, люди вокруг шарахнулись, чтобы увернуться от молотящих воздух копыт, и ненадолго остались без прикрытия щитов. Этого времени
