прислонившись к деревянной стене мельницы. Жанетта устремила взгляд на стену города, где еще виднелись повреждения, оставшиеся с прошлой осады. В одном месте выделялись более светлые камни – это горожане заделали брешь, пробитую англичанами.
– Ты и правда благородного происхождения? – спросила графиня Хуктона.
– Я незаконнорожденный, – ответил Томас.
– Но твой отец был дворянином?
– Он был графом д’Астарак, – ответил юноша и рассмеялся. У него просто в голове не укладывалось, что отец Ральф, безумный отец Ральф, который проповедовал чайкам на морском побережье, был графом.
– А какой у вас герб? – спросила Жанетта.
– Йейл, держащий чашу, – ответил ей Томас и показал потускневшую серебряную нашлепку на своем черном луке. Там было выгравировано странное существо – с рогами, раздвоенными копытами, когтями, клыками, драконьей чешуей и львиным хвостом.
– Я велю изготовить для тебя личный флаг, – сказала Жанетта.
– Флаг? Зачем?
– Человек, имеющий герб, не должен его скрывать.
– Послушай, тебе лучше покинуть Ла-Рош-Дерьен, – гнул свое Томас.
Он всячески пытался уговорить молодую женщину убраться из города, но она упорно заявляла, что останется. С надеждой вернуть сына Жанетта уже распрощалась и теперь была исполнена решимости убить Карла Блуа. Для этой цели она заготовила мощную, вырезанную из тиса арбалетную стрелу со стальным наконечником и жесткими кусочками кожи, вставленными вместо оперения в крест-накрест прорезанные в древесине щели. Вся эта конструкция была обмотана шнуром и закреплена клеем.
Графиня столь упорно упражнялась в стрельбе именно потому, что страстно желала отомстить человеку, который надругался над ней и лишил ее сына.
Наступила Пасха. Погода стояла теплая. В живых изгородях было полно гнезд, по лугам разносилось эхо пронзительных криков куропаток. А на следующий день, когда народ, уставший от долгого поста, готовился к пасхальному пиру, из Рена пришло страшное известие.
Карл Блуа выступил в поход.
Под белым горностаевым знаменем герцога Бретонского из Рена вышла четырехтысячная армия. Две тысячи воинов, одетых в красно-зеленое, были арбалетчиками из Генуи: на правой руке каждого из них красовалась нашивка с изображением Святого Грааля. То были наемники, служившие за плату. Их мастерство высоко ценилось. С ними маршировала тысяча пехотинцев, которым предстояло копать осадные траншеи, а потом штурмовать разрушенные стены английских крепостей. Костяк войска герцога составляли более тысячи закованных в латы рыцарей и конных ратников, по большей части французов. Они двигались маршем к Ла-Рош-Дерьену, но истинной своей целью ставили не захват города, который не имел особого значения, но истребление маленького войска Томаса Дэгворта. Блуа надеялся навязать ему решительное сражение, в котором рыцари и ратники на громадных, закованных в сталь боевых скакунах сомнут англичан и потопчут их копытами.
В обозе из тяжелых подвод везли девять осадных машин, для обслуживания которых требовалось более сотни механиков. Чтобы собрать и пустить в ход огромное устройство, способное швырнуть камень размером с пивной бочонок на расстояние, превышающее дальность полета стрелы из лука, были необходимы особые знания и навыки.
Флорентийский пушкарь предложил Шарлю шесть своих диковинных машин, но герцог отказался. Пушки были редким, дорогим оружием, и он решил, что коль скоро старые, проверенные механические устройства работают достаточно хорошо (надо только как следует смазывать их жиром), то отказываться от них и менять на диковинные новинки неразумно и недальновидно.
Более четырех тысяч человек вышли из Рена, но на полях у Ла-Рош-Дерьена народу собралось еще больше. Сельский люд, ненавидевший англичан, присоединялся к воинству герцога, чтобы посчитаться с проклятыми иноземцами за угнанный скот, украденный скарб, сожженные хижины, вытоптанные поля и поруганную честь жен и дочерей. Многие из них были вооружены лишь топорами да молотами, но герцог рассудил, что, когда придет время штурма, эти разгневанные мстители окажутся нелишними. Армия достигла Ла-Рош-Дерьена, и Карл Блуа направил к захлопнувшимся при его приближении городским воротам гонца с предложением сдаться. Разумеется, он вовсе не рассчитывал на то, что гарнизон подчинится его требованию, и поэтому, пока его люди разбивали вокруг города палатки, направил конные разъезды на запад, патрулировать дорогу из Финистера. Всадники должны были предупредить его о приближении армии Томаса Дэгворта, которая наверняка направится на выручку городу. Если, конечно, у него вообще имеется армия. Лазутчики доносили Карлу, что Дэгворт не может собрать даже тысячу солдат.
– И сколько из них может быть лучников? – спросил он.
– Самое большее, ваша светлость, пять сотен, ваша светлость.
Человек, ответивший на вопрос, был священником, одним из многих духовных лиц, состоявших в свите Карла Блуа. Герцог был известен как человек набожный, он всегда окружал себя клириками, которых использовал в качестве советников, секретарей и нередко, как в данном случае, в качестве шпионов.
– Cамое большее, пять сотен, – повторил священник, – но я полагаю, что их гораздо меньше.
– Меньше? Почему?
– В Финистере лихорадка, – ответил священник и тонко улыбнулся. – Господь благоволит нам.
– Аминь, и слава Ему! А сколько лучников в гарнизоне города?
– Шестьдесят, ваша светлость, – ответил священник, – исходя из последнего донесения Бела, всего шестьдесят.
Блуа поморщился. Ему случалось терпеть от английских лучников поражения, причем при таком численном превосходстве французов, что сама мысль о возможности поражения казалась нелепой. Это научило его остерегаться длинных английских стрел. Герцог был человеком неглупым, а потому он призадумался о возможностях английского боевого лука. Отдавая должное этому грозному оружию, Карл намеревался победить не столько благодаря численному превосходству, сколько полагаясь на ум и изощренную тактику, хотя большинство военачальников решительно предпочитали силу и напор. Однако герцог Карл Блуа, которого сам король Франции признавал правителем Бретани, высоко ценил военное искусство и, несомненно, был человеком умным. Он умел читать и писать на шести языках, говорил на латыни лучше большинства священников и был признанным оратором. Весь облик этого худощавого мужчины с бледным лицом, светлой бородкой, усами и проницательными голубыми глазами говорил о незаурядном уме. Почти вся его сознательная жизнь прошла в ожесточенной борьбе с другими претендентами на управление над Бретанью, и сейчас, похоже, Блуа был как никогда близок к решительной победе. Король Англии, увязший в осаде Кале, не посылал своим гарнизонам в Бретани никаких подкреплений, в то время как французский монарх, который доводился Карлу дядей, напротив, на людей не скупился. Благодаря этому герцогу удалось добиться численного превосходства, позволявшего надеяться к концу лета единолично править всеми владениями предков. Правда, Карл постоянно остерегал себя против чрезмерной самоуверенности.
– Даже шестьдесят лучников, – заметил он, – могут представлять опасность. – Голос его звучал отчетливо, педантично и сухо. Многие замечали, что частенько Блуа говорит совсем как священник.
– Генуэзцы сметут их стрелами, ваша светлость, – заверил герцога советник в сутане.
– Дай-то Бог, – набожно произнес Карл, про себя подумав, что Богу легче помочь тому, кто сам не совершает глупостей.
На следующее утро, под поздним весенним солнцем, Блуа объехал вокруг Ла-Рош-Дерьен, держась, однако, на почтительном расстоянии, так чтобы до него не долетела ни одна английская стрела. Защитники вывесили на городских стенах знамена. Английский крест святого Георгия соседствовал с белым горностаевым штандартом герцога Монфора, очень похожим на собственный стяг Блуа. Остальные изображения явно имели своей целью оскорбить противника: на одном красовался белый горностай герцога, пронзенный английской стрелой, на другом самого Карла топтал копытами огромный черный скакун. Но больше всего здесь было церковных хоругвей и крестов, чтобы показать нападающим, на чьей стороне находятся симпатии Небес.
Вывешивать на стенах осажденных крепостей цвета и эмблемы благородных защитников было делом
