Рыба ловилась не очень, но его влек не лов: на рыбалке по-настоящему отдыхалось.
Послышались шаги, и рядом вырос денщик:
— Ваше превосходительство, прибыл фельдъегерь с пакетом. Полковник Багратион приказал разыскать вас, просит прибыть.
Старшим в полку после Матвея Ивановича был полковник князь Кирилл Багратион.
— Что, очень срочно?
— Не могу знать.
— Ну коли так, собери снасть, а я поспешу.
Увидя генерала, фельдъегерь поднялся, отдал честь, Матвей Иванович с недоумением взглянул на офицера. На голове под треуголкой у того парик с белыми волосами и небольшой косичкой, плечи обтягивал незнакомого покроя яркий со сверкающими пуговицами мундир, на ногах ботфорты с жесткими голенищами, а шаровары так узки, что того и гляди лопнут.
— Это что же за одеяние, братец? — не удержался в своем удивлении генерал. Такого он еще не видывал.
— Форма-с, — отвечал фельдъегерь и щелкнул каблуками. — Его императорское величество Павел Петрович ввели-с.
— Сам император-батюшка ввел?
— Так точно-с. Лично повелел внедрить оную-с, по образцу Фридриха Великого.
— Ну-ну, — покачал головой Матвей Иванович и крутнул ус. — Она годится лишь для паркета. А в сражении иль походе как?
— Не могу знать. — Фельдъегерь достал из сумки пакет и, прежде чем подать его, протянул листок. — Прошу-с учинить роспись в получении.
Матвей Иванович вывел фамилию и поставил число — 23 июля 1797 года. Пакет с царским вензелем.
— От самого императора? — по телу пробежал холодок.
— От него, но чрез Государственную военную коллегию. Еще велено на словах передать, чтоб по получении оного немедленно ехать в Санкт-Петербург.
— Кто распорядился?
— Не могу знать.
Матвей Иванович вскрыл пакет.
«По высочайшему повелению Его Императорского Величества Государственной военной коллегией от сего года 10 мая издан указ, согласно которому генерал-майор Платов Матвей Иванович из воинской службы исключается…»
Он прочитал и не понял, о чем там написано. Кто исключается? Из какой службы? А при чем здесь он? И снова стал читать, не торопясь, вдумываясь в каждое слово. Теперь смысл дошел до сознания, и где-то внутри захолодало. Он понял все. Исключается из воинской службы. Только что он был начальником, шефом при Первом полке, а сейчас — никто. Но почему? За что? Год назад ему торжественно вручали орден и саблю…
Нет, не напрасно конь споткнулся. Сбылся вещий знак… Ну что ж! Коль приказано ехать в Петербург, он не посмеет ослушаться. К дороге он всегда готов. Приказал денщику сбираться в дальний путь.
— На Дон, ваше превосходительство! — обрадованно воскликнул тот.
— Мимо. В Санкт-Петербург.
Казак разом сник.
«Исключить из службы…» Эта строчка из государева распоряжения не выходила из головы.
От лагеря неслась казачья песня, которую Матвей Иванович знал еще с детства.
вопрошал высокий голос певца. Ему отвечал хор:
И снова голос вопрошал:
Ему отвечали:
И снова невидимый певец щемяще-скорбным голосом спрашивал:
А в ответ неслось:
Матвей Иванович слушал песню, а в груди теснилась обида, и подступал к горлу тяжелый комок. За что уволен со службы? Разве он не жертвовал собой в сражениях? Разве не вел казаков на врагов отечества? А может, сами казаки не проявили должной лихости?..
Утром он тронулся в путь.
По прибытии в Петербург его арестовали. На квартиру прибыли трое чинов, предложили следовать с ними.
— Это недоразумение, господа, — пытался он протестовать, но его слова не возымели силы.
— Возможно, и так, Только мы действуем именем закона.
— Зело не беспокойся, — сказал он напуганному денщику. — Вернусь к вечеру.
— Они вышли вместе: старший впереди, за ним, на голову выше всех остальных, Платов, а за генералом — двое. Когда садились в закрытую карету, один из чинов услужливо распахнул дверцу.
— Пожалуйста! — Платов едва сдержался, чтобы не послать к чертовой бабушке с их официальной услужливостью.
Принял его полковник. Он восседал за большим столом. На столешнице — богатый чернильный прибор с фигурой римского латника, метящего копьем в невидимого врага. Хозяин кабинета грузен, с низко
