то еще спалит тебя под горячую руку за поруганное мужское достоинство. Завтра на рассвете и сообщи. И не забудь добавить, от кого пророчество исходит.
— А если он мне не поверит?
— А я ему знак подам… гм… недвусмысленный. Ну все, ведьма. Я — гулять.
Шила верткой змейкой скрылся из виду. Мне стало немножко завидно, что у самой так не получится — не в чужое тело влезть, а сбежать незаметно. Дернувшись следом, я уткнулась в широкую, замаранную письменами грудь.
— Куда? — вопросили грозно.
Через мгновение мои запястья были плотно стянуты за спиной кожаным ремешком. Интересно, а воины эти родились такими разрисованными или потом их кто пунктирами обвел?
Сикис подошел в сопровождении другого расписного близнеца.
— Ночь ты проведешь у столба, — почти извиняясь, провозгласил вождь. — Свои умения ты нам уже продемонстрировала, как и душевную широту и доброту.
— Может, тебе еще другую сторону медали показать? — сварливо начала я. — К примеру, сколько хулительных слов за раз я могу про тебя изобрести; или как далеко я до тебя доплюну; или…
— Не кричи, девочка, — спокойно сказал темноволосый воин, подталкивая меня в спину. — Быть женой вождя — это огромная честь, просто подарок судьбы. И мы проследим, чтобы ты этот подарок приняла если не с благодарностью, то с достоинством.
Я почти не сопротивлялась. Ну так, по мелочи — приволакивала ногу, чтоб замедлить передвижение, да обзывала охранника супостатом, вслух делясь идеями, что на нем такого поганого понаписано. На месте церемонии меня прикрутили к столбу так крепко, что не получалось даже сесть. Приходилось стоять на цыпочках, до хруста вывернув плечевые суставы. Воин, закончив свою работу, исчез. Мейера, хмурая и сосредоточенная, с пучком сухой травы в руках, ходила кругами, то приближаясь ко мне, то отдаляясь. На меня мудрейшая не обращала внимания, только бормотала под нос какие-то слова. В том, что мне не удалось бежать, вины ее не было, поэтому смотрела я на старуху без обиды, даже с интересом. Ощутимо похолодало. Моя мокрая одежда липла к телу. Может, сразу на костер попроситься? Пусть помру, зато согреюсь…
— Есть! — громко проговорила Мейера, указывая на землю в пяти-шести локтях от меня. — Ворота здесь ставить надо.
Мгновенно подскочившие мужики установили в положенном месте пару гибких палок. Изогнули, соединили сверху, обмотали лентами древесной коры. Между главным столбом и берегом озера появилась арка. Я прикинула направление по памяти — обрядовые воротца смотрели точно на восток. Дело знакомое, у многих народов есть похожие традиции. Значит, на рассвете невеста переходит к солнцу, из своей старой привольной жизни в жизнь мужнюю и детную.
Костер горел чуть в стороне. Вокруг чинно сидели пожилые индрики, переговариваясь и передавая друг другу плошки с каким-то напитком. Остальной народ суетился, мельтеша на поляне с истовостью рабочих муравьев. Вот подтащили поближе к костру плетеные корзины. Судя по доносящимся до меня ароматам, там была снедь. Сейчас бы похрустеть чем-нибудь вкусненьким не помешало бы.
— Тебе до утра есть не положено, — неприветливо сказала Мейера, увидев мои терзания.
Я сглотнула слюну:
— Не очень-то и хотелось.
— Сикис сказал, дух озера исцелил мальчишку.
— А он тебе сказал, почему исцеление понадобилось? — едко ответила я вопросом на вопрос. — Рассказал, кто ребенка покалечил?
— Сикис очень горяч…
— Это не оправдание.
— Вождь добр к своим женам.
— Эх, жаль, я об этом не узнаю.
— У тебя нет выхода.
— Выход есть всегда, просто не всегда он хорош, — вздернула я подбородок.
— И чего ты удумала? Теперь бежать не получится.
— Да я лучше руки на себя наложу!
— Эх, — покачала старуха головой. — Я точь-в-точь как ты была, такая же сильная да гордая. А жизнь вишь как распорядилась.
Я внимательно посмотрела на старуху, на ее изможденное лицо, покрасневшие глаза.
— А ведь ты любишь своего мужа, мудрейшая…
— И что? — надменно проговорила Мейера. — Побежишь про то ему докладывать? Чтоб передумал, чтоб меня вместо тебя приблизил?
— Да он не стоит твоей любви, и жалости не стоит, и сочувствия, — горячо затарахтела я. — Он же просто напыщенный болван, вождь твой. Он не умеет держать себя в руках, не умеет сострадать…
— Для владыки это не главное. Была б ты поумнее, сама бы понимала.
— А что тогда главное?
— Способность управлять народом, заставить делать что нужно, от внешних опасностей свое племя уберечь.
— Он и того не может. Смотри, вы же вырождаетесь. Вы закрылись в своем крошечном мирке, отделились от большого мира. Да даже ваш дух-защитник уже устал в этой изоляции.
— Озеро говорило с тобой? — встрепенулась старуха.
— Да.
— Со мной оно тоже раньше беседовало. — Мейера улыбнулась своим воспоминаниям. — Почитай, на каждой зорьке я к нему бегала — поболтать. А потом как отрезало.
Мне очень хотелось расспросить мудрейшую о том, просил ли ее дух о том же самом, что и меня, и что она на это ответила. Но на поляну под ритмичный барабанный бой вышел Сикис, и Мейера отступила в тень.
— Народ мой, — начал вождь негромко, но голос его, подобно грому, разнесся над толпой и заставил всех замереть в почтении.
Мне очень захотелось исполнить самую неприличную частушку из своего небогатого запаса, чтоб хоть как-то испортить величие момента. Но мое намерение показалось мне самой чересчур детским.
А жеребец между тем продолжал:
— Хороший повод собрал нас здесь сегодня…
— Витэшна, я сейчас веревки перережу, а ты беги, — раздался у плеча жаркий шепот.
Я скосила глаза. Больше всего парень был похож на созревший одуванчик. Такой прозрачно-белесой шевелюры мне в жизни видеть не приходилось. Ну разве что у Мейеры, только у этого волосы вились плотными кудельками, торчащими вокруг головы.
— Ты кто? Кел или Арэнк?
Я не боялась, что меня услышит кто-нибудь другой. Все племя как один человек внимало речи вождя. Отрок пятерней поднял со лба челку, продемонстрировав мне коричневатое родимое пятно:
— Кел на стреме стоит, если что — свистнет.
— Куда мне бежать? — грустно спросила я. — До рассвета проход не открыть, а в лесу у меня супротив твоих соплеменников шансов мало.
— Мы можем тебе чем-то помочь? — В голосе Арэнка сквозила растерянность.
— Завязку ослабь, а то я к рассвету без конечностей останусь, — подумав, решила я. — И еще: пожевать бы чего, хоть хлебную корочку.
— Сделаю, — встрепенулся пацан.
Я с удовлетворением ощутила, что путы мягко соскальзывают с запястий.
— Осади, хоть для виду чего оставь, — зашипела я.
— А как ты есть тогда будешь? — раздалось недоуменное с другой стороны.
Шила выглядывал из-за плеча Кела, держа в руках ноздреватую хлебную горбушку. Я клацнула зубами в вершке от ребячьих пальцев и стала жадно поглощать лакомство.
— Тебя легче убить, чем прокормить, — с родительской гордостью проговорил Шила.
