Я всмотрелась в его глаза — обычные, человечьи, без следа серебристого блеска. Не обманул, стало быть, озерный дух, оставил мальцу его тело.
— Давно проснулся? — нечетко спросила я, продолжая жевать.
— Только что, — хохотнул вполголоса Яс, выныривая из сумрака. — Мы его недалеко от поляны под кустами обнаружили. Причем, как он там очутился, никто не знает.
Шила озадаченно почесал затылок.
— Витэшна, спасибо тебе, — умильно сложил бровки. — Если б не ты, быть бы мне до смерти калекой.
— Озеро благодари, — смутилась я. — Мое дело маленькое…
— Ай, с ним-то сочтемся, — просто ответил пацан.
— А Вэрэн где? — встрепенулась я, заметив, что компания не в полном составе.
— Дома спит, — улыбнулся Арэнк. — Он же у нас еще маленький…
— А на стреме, значит, никого не осталось, — подытожила я, доедая последний кусочек.
Пацаны переглянулись, напряглись, замерли и…
— Заговоры замышляете втайне от взрослых?
Ерика, по случаю празднества облаченная в расшитую широкую рубаху, стояла перед нами, грозно сдвинув брови. Усыпанная речным жемчугом головная повязка делала ее лицо старше и значительнее. В руках «полезная многим» держала жбан с молоком. Жидкость переливалась за край мерцающей дорожкой.
— Да мы тут, тетенька… — лепетал Арэнк, пятясь от девки.
— Попить дай, — скомандовала я, решив, что терять мне в общем-то нечего. — Уж больно у твоих коз молоко вкусное.
Ерика послушно поднесла к моим губам край посуды, и я сделала богатырский глоток.
— Уфф, благодарствую, — обтерла я губы, с трудом дотянувшись до своего плеча ртом. — Теперь и ночь коротать веселее будет.
— Бабы поговаривают, ты Сикиса не хочешь? — Ерика устроилась на корточках подле меня, поставив жбан себе на колени.
Я тоже сползла по столбу на землю. Сидеть было не в пример удобнее.
— А чего еще говорят? — равнодушно переспросила.
— Всякое. Еще слыхала, ты ребенка спасла. И бежать пробовала.
— Ну, вроде правда…
Я отвечала рассеянно: после еды меня нещадно клонило в сон. Тем временем вождь закончил свою речь. Нет, его-то я точно не слушала, просто теперь в центре поляны не черногривый жеребец гарцевал, а мельтешили двумя змейками ряды танцующих. В ритм барабанов вплетались визгливые голоса дудок. Ну как тут заснешь, при этакой какофонии? Да запросто!
— А еще что мужа моего последними словами поносила…
— Все-все правда… — уже сквозь сон бормотала я. — Что?! Так это твой муж был? В смысле — мужья…
Дрема слетела с меня в мгновение ока.
— А надписи что обозначают? А они у обоих одинаковые или различаются чем? А кто их так разрисовал затейливо? — выстреливала я вопросами в собеседницу.
— Они наперсники, — отвечала Ерика обстоятельно. — А рисунки — то охранные знаки, от чужого колдовства защита. Мейера их делала. Мудрейшая всегда при посвящении избранных клеймит.
— Наперсники вождя?
— Да, — кивнула девка. — Правая и левая рука — десница и шуйца.
— И кто какая?
— Это без разницы, — знакомо ответила Ерика.
Ну, понятно, раз оба ее мужа одно целое…
У меня громко забурчало в животе. Видать, не на пользу молочко пошло.
— Ты мне в питье что-то подмешала? — проговорила я, перехватив удовлетворенный взгляд собеседницы. — Навроде как в отместку?
Ерика гордо кивнула:
— Никто не смеет моих мужей оскорблять!
Я скривилась от острой, будто кто полоснул ножом, боли и застонала:
— Можешь потом мой труп попинать. Для полного удовлетворения.
— Думаешь, я тебя до смерти извести решилась? Дурочка! Это просто сабур.
Я снова застонала, теперь от ужаса. Свойства сабурных порошков любой ведьме хорошо известны. Лекарственные такие свойства — слабительные. При других раскладах действия пришлось бы пару часов ждать. А с молоком…
Мое величественное рассветное самозаклание отменяется. Я помру гораздо раньше, и от стыда.
Ерика поднялась, картинно вылив мне под ноги остатки молока из жбана.
— Чтоб другим неповадно было, — припечатала напоследок, удаляясь в сторону костра.
По донесшимся смешкам я поняла, что племя о страшной мести осведомлено, по крайней мере — женская его половина, и поступок Ерики одобряет.
— Чтоб новички прежде думали…
— Наших мужиков…
— У самой молоко на губах не обсохло…
— То-то же. Именно — молоко, и именно что не обсохло…
— Сейчас вся потеха и начнется…
С тревогой прислушиваясь к нарастающему бурлению в своих внутренностях, я думала о том, как права была бабушка, поучая меня незнакомцев не злословить. «Ты же не знаешь, что твой собеседник в ответ на хулу учудит — может, востру сабельку с пояса сдернет, может, колданет как…» Сама-то Яга себя в словах не ограничивала — рубила правду-матку. Но то она, а то я… Вот сейчас плоды и пожинаю. Позорище какое! Кричать, чтоб меня освободили, и бежать до ближайших кустов? А выхода другого я не вижу. Только зачем же кричать? Я пошарудела руками, сдвигая ремешки. Поддавалось плохо. На лбу от усилий выступила испарина, я часто задышала.
— Не суетись, Витэшна, — шепнул Шила. — Мы своих в беде не бросим.
В руке мальчишка держал крошечный берестяной черпачок.
— Пей.
Я послушно отхлебнула. Вода. Холодная чистая вода с отчетливым металлическим привкусом.
— Спасибо, — сказала я. — Всем…
«На здоровье, — явственно хихикнуло в голове. — Ты забавная девочка. Я уже давно так не веселился…»
— Полегчало?
Я мгновение подумала:
— Да. А вода ваша всегда лечебная или только по желанию сам знаешь кого?
— И так и эдак, — пожал плечами Шила. — Знаешь, я об этом как-то не думал… Спросить, наверное, надо.
— Ага, при случае обязательно спросим.
Благодаря неожиданно подоспевшей помощи я уже могла не опасаться позора. Сидела у своего лобного места, удобно привалившись к тесаному столбу, ногами шевелила да любовалась на чужой праздник. Мои друзья куда-то подевались. Народ, уверившийся, что продолжения моих смертных корчей им не светит, быстро потерял ко мне интерес. Общий танец сменился мужским, в котором суровые воины с неподвижными, будто вытесанными из камня лицами попытались без слов поведать зрителям об удачной охоте. Затем — задорный хоровод из баб да молодух, видно символизирующий ожидающую дома награду. Визжали дудки, брехали барабаны, ритмичный топот десятков ног поднимал клубы пыли…
Короче, я заснула.
И была я горошиной в стручке, и бусинкой в коробочке, и льняным семенем в детской погремушке. Чья-то огромная рука встряхивала меня с товарками, и от наших пересыпаний рождался монотонный
